Русская апатия. Имеет ли Россия будущее (Ципко) - страница 145

Надо понимать, что законодательная инициатива ЛДПР является вызовом и выдающимся представителям русской общественной мысли, в том числе и работам упомянутого выше Николая Бердяева. И тут мы снова рискуем воссоздать очередной русский абсурд. С одной стороны, Бердяев является для нашего президента несомненным авторитетом в вопросах определения консерватизма. Он на него ссылается во многих своих выступлениях. А с другой стороны, мы будем сажать в тюрьму тех, кто повторяет мысли Бердяева об исходном идейном и политическом родстве русского коммунизма и национал-социализма. Да, Николай Бердяев говорил, что «русское коммунистическое государство» было до прихода Гитлера к власти «единственным… в мире типом тоталитарного государства, основанным на диктатуре миросозерцания, на ортодоксальной доктрине, обязательной для народа. Коммунизм в России принял форму крайнего этатизма, охватывающего железными тисками жизнь огромной страны». Бердяев обращал внимание на то, что большевикам удалось создать это уникальное по тоталитарности государство потому, что они использовали традиции русского самодержавия, потому что большевизм «воспользовался русскими традициями деспотического управления сверху, и вместо непривычной демократии, для которой не было навыков, провозгласил диктатуру… схожую с царизмом». И Николай Бердяев настаивал на том, что русский коммунизм роднит с фашизмом и ставка на революционное насилие, отрицание права, и антигуманизм, и антидемокраизм. Бердяев обращал особое внимание на «вождизм нового типа, который выдвигает вождя масс, наделенного диктаторской властью». Кстати, Николай Бердяев обратил внимание, что ставка Сталина на строительство социализма в одной стране, превращение социалистического советского государства в сакральную ценность сблизило русский коммунизм с фашизмом и в целях. Все дело в том, что национальное государство было сакральной ценностью и для Муссолини, а затем для Гитлера. «Сталинизм, – писал Николай Бердяев, – то есть коммунизм периода строительства, перерождается незаметно в своеобразный русский фашизм. Ему присущи все особенности фашизма. Тоталитарное государство, государственный капитализм, национализм, вождизм и, как базис, – милитаризованная молодежь».

Ума много не надо, говорил Николай Бердяев, чтобы понять, что сакрализация марксизма, его обожествление как истины в последней инстанции, как единственно верного научного мировоззрения, неизбежно должно было вести у его последователей к тоталитаризму и диктатуре в политике. Отсюда, говорил Бердяев, появляется новый вариант аристократического общества. Власть сознательного меньшинства передового рабочего класса, власть его вождей, власть «носителей чистой социалистической „идеи“ над большинством, пребывающим во тьме». Вера в научную непогрешимость марксизма, в свою очередь, уже давала «сознательному меньшинству» право преследовать, лишать свободы инакомыслящих, тех, кто не верил в истинность марксизма. «Социализм принципиально нетерпим и эксклюзивен. Он по идее своей не может предоставить никаких свобод своим противникам, инакомыслящим». И понятно, объяснял Бердяев, что главным жрецом абсолютной истины – марксизма – в этой советской иерархии должен быть вождь партии. Гримаса истории, писал Николая Бердяев, состояла в том, что после Ленина малообразованный начетчик Сталин, «лишенный всякой философской культуры», становился главным судьей в спорах о марксизме. И, соответственно, добавлял Николай Бердяев, в фашистской Германии «также и Гитлер будет признан судьей в философской истине». И ничего неожиданного, непредвиденного в этом не было. Диктатура миросозерцания ведет к диктатуре «основанного на ней авторитарного строя».