Наверное, во всей своей критике мировоззренческой, моральной отстраненности Ольги Фетисенко от идей Константина Леонтьева я не учитываю специфику начала второго десятилетия XXI века, когда в условиях запоздалого оправдания права на патриотизм было важно прежде всего показать, что у нас в России было много выдающихся умов, в том числе и Константин Леонтьев. Я не могу не видеть, что научным подвигом Ольги Фетисенко прежде всего двигал русский патриотизм. В конце концов, даже Николай Бердяев, который разоблачал аморализм и реакционность Константина Леонтьева, в статье «К. Леонтьев – философ реакционной романтики», опубликованной в 1904 году, уже в своей классической монографии о Константине Леонтьеве («Константин Леонтьев. Очерк из истории русской религиозной мысли»), написанной в эмиграции в 1926 году, тоже прежде всего обращает внимание на уникальность Константина Леонтьева как мыслителя. В работе о Константине Леонтьеве 1926 года Николай Бердяев не скрывает уже свое сочувствие его драме как творческой личности, выражает солидарность с Василием Розановым, который обращал внимание на его, Константина Леонтьева, «положение единственное, оригинальное, указывающее уже самою необычайностью своею на крупный, самобытный ум, на великую силу…»[192] Но тем не менее я не могу не видеть, что в нынешней посткоммунистической России, особенно после марта 2014 года, идейные предпочтения отдаются не национальным мыслителям, мечтающим о нашей и вашей свободе, а тем, кто учил, что ограничение свободы, бедная жизнь во имя процветания государства оправданны. Не могу не обратить внимания, что никогда в истории России не говорили так много, как сегодня, о том, что бедная жизнь более достойна русского человека, чем «богатая». Никогда не был так нужен нам Константин Леонтьев, утверждающий, что никто еще не доказал, что бедная жизнь хуже богатой.
Посткрымская Россия вернулась к традиционному российскому противопоставлению ценностей государства, ценностей великодержавия ценностям свободы и прав личности, ценностям человеческой жизни. Самый последний пример: гибель командира бомбардировщика СУ-24, выполнявшего боевое задание, гибель одного военного заслонила в современном русском сознании гибель 224 гражданских, пассажиров самолета А-321, выполнявшего рейс Шарм-эль-Шейх – Москва и взорванного террористами ИГИЛ. Подобное вытеснение сострадания гибели нескольких сот пассажиров возмущением «вероломством», «предательством» «проклятых турок», конечно, выгодно власти, которая от начала до конца несет ответственность за происшедшее. Ведь было очевидно, что после того, как мы начнем бомбить ИГИЛ, его бойцы попытаются найти самое слабое место в безопасности близлежащих аэродромов. Но лично мое внимание привлекает сам факт такого молниеносного замещения боли, связанной с гибелью сотен людей, очередным всплеском ненависти к очередному врагу России. Для нас и вчера, и сегодня жизнь человека в мундире, который выполняет свой долг перед государством, важнее жизни сотен гражданских лиц. Тут, по крайней мере, есть о чем подумать.