.
С легкостью можно на каждый русофобский выпад, собранный в антологии «Русский вопрос», найти десятки подобных критических оценок слабости русской души, содержащихся в русской литературе, в текстах русских мыслителей.
«Русофоб» Ф. Достоевский, вслед за «русофобом» Н. Некрасовым, видели в нашем русском жестоком отношении к животным свидетельство нашей опасной русской духовной болезни, видели, что мы проявляем присущую человеку жестокость прежде всего по отношению к своим. Мужик, как писал Ф. Достоевский, сечет лошадь кнутом по глазам, «по кротким глазам». «А вот интеллигентный, образованный господин и его дама, – пишет Ф. Достоевский, – секут собственную дочку, младенца семи лет, розгами… Папенька рад, что прутья с сучками: „Садче будет“… Секут минуту, секут, наконец, пять минут, секут десять минут. Ребенок кричит, ребенок, наконец, не может кричать, задыхается»[236].
Кстати, опять о русофобии М. Горького. Ни один иностранец не изобличал так жестко традиционную русскую жестокость, как он. В статье «О русском крестьянстве», изданной уже после революции в Берлине в 1922 году, М. Горький как бы суммировал свои размышления о причинах русской жестокости, которыми наполнены его «Несвоевременные мысли» времен гражданской войны. «В русской жестокости, – писал он, – чувствуется дьявольская изощренность, в ней есть нечто тонкое, изысканное. Это свойство едва ли можно объяснить словами „психоз“, „садизм“, словами, которые, в сущности, и вообще ничего не объясняют. Наследие алкоголизма? Не думаю, чтобы русский народ был отравлен ядом алкоголя более других народов Европы, хотя допускаю, что при плохом питании русского крестьянина яд алкоголя действует на психику сильнее, чем в других странах, где питание народа обильнее и разнообразнее. …Поражает, что жестокость проявляется прежде всего как коллективные забавы муками человека. В Сибири крестьяне, выкопав ямы, опускали туда – вниз головой – пленных красноармейцев, оставляя ноги их – до колен – на поверхности земли. Потом они постепенно засыпали яму землею, следя по судорогам ног, кто из мучимых окажется выносливее, живучее, кто задыхается позднее других… Красные, вскрыв пленному живот, вынимали тонкую кишку и, прибив ее гвоздем к дереву или к столбу-телеграфу, гоняли человека ударами вокруг дерева, глядя, как из раны выматывается кишка. …Кто более жесток: белый или красный? Вероятно – одинаково, ведь и те, и другие – русские… Думаю, что нигде не бьют женщин так безжалостно и страшно, как в русской деревне, и, вероятно, ни в одной стране нет таких пословиц-советов: „Бей жену обухом, припади да понюхай – дышит? – морочит, еще хочет“, „Жена дважды мила бывает: когда в дом ведут, да когда в могилу несут“, „На бабу да на скотину суда нет“, „Чем больше бабу бьешь, тем щи вкуснее“»