Каждую секунду браслет у меня на запястье мог запищать и я мог снова оказаться в своем изначальном теле, это так. Но с течением времени я верил в этот вариант развития событий все меньше и меньше.
Как я уже говорил, я много читал. Смотрел много фильмов. Почти каждую минуту, когда я был дома, а не на прогулке в лесу, у меня играла музыка.
Я выяснил, что предпочитаю в основном детективы, научную фантастику и биографии исторических персонажей. Художественная литература в то время интересовала меня меньше, как и рассказы о путешествиях, любовные романы, сатиры, которые я не особо понимал, и всякие философские и прочие отвлеченные сочинения. Среди фильмов меня тоже привлекали в основном те, которые вышли до изобретения браслетов. Казалось, что потом снимали только дебильные комедии, в которых герои путали, кто есть кто, или фильмы, где сюжет был построен на заранее понятной тайне: кто-то с кем-то обменялся. Честно говоря, мне трудно поверить, что можно написать действительно хорошую книгу или снять действительно хороший фильм, у которых во главе угла стоит обмен.
Возьмите, например, «Чужого-2». «Чужой» – это прекрасный фильм, но его сиквел вышел после изобретения браслетов, и Джеймс Кэмерон[53] не смог удержаться. В результате – провал с треском. Обмен не может быть достаточно зрелищным, чтобы служить основой сюжета. Поэтому они просто перемещают Рипли из тела в тело – и уничтожают эти тела одно за другим. Публика хочет сочувствовать герою, который остается собой, но не может испытать симпатию ни к кому, не может даже следить за происходящим. Поэтому и инопланетянин – убийца, и мы сами вынуждены весь фильм гоняться за Рипли. Это она? Это он? Кого это волнует, вообще-то? Это касается не только Рипли. Все обмениваются со всеми, хотя мы не успели даже понять, кто нам нравится и кому мы доверяем, а все диалоги нужны только для того, чтобы объяснить нам, кто есть кто в каждый момент времени. Разве что инопланетянин остается инопланетянином.
Единственное, что в этом фильме было хорошего, – мое воспоминание, которое ему сопутствовало.
Это была моя последняя встреча с моей первой любовью. С Тамар, худенькой веснушчатой девочкой, которая появилась в моей жизни за несколько месяцев до того, как нам с папой пришлось уехать. Независимая, самоуверенная и милая, она смеялась над моими шутками, над тем, как я пародировал других, и тогда мне этого было достаточно. У нас был трогательный нежный детский роман, который каждую секунду выглядел так, будто вот-вот прервется и станет лишь воспоминанием. Отношения, которым, видимо, с самого начала суждено было стать воспоминанием. Она была полна энергии и жажды деятельности, и я не знал, как долго смогу ей соответствовать. Что-то в ней всегда казалось мне преходящим.