– Почему?
– Может, из-за лени. Я вечно откладываю то, что надо сделать, на попозже, и особенно профессионально у меня получается откладывать письмо.
– Мне всегда было странно слышать о людях, которые так поступают, – сказал я. – Ведь тебе нравится писать. Так зачем это откладывать?
– Просто так, такой уж у меня уродский характер.
– Правда?
Она поболтала вино в бокале, вращая его все быстрее, проверяя как высоко вино сможет забраться на стенки бокала, не пролившись.
– А хочешь знать, почему на самом деле? – спросила она.
– Да.
– Написать что-нибудь – это в каком-то смысле убить это, – сказала она, – я не люблю писать, я люблю придумывать. Придумывать все, что смогу написать, если захочу. Но когда это все у меня в голове – оно целое, бесконечное. Я могу смотреть на замысел с бессчетного множества точек зрения, переживать его, как будто он существует на самом деле, ощущать его, чувствовать его запах – и не находить в нем никаких недостатков. Он идеален. Когда замысел у меня в голове, он запросто может совмещать в себе противоположности, я могу видеть пять сюжетных линий, которые сочетаются – и противоречат друг другу; мои персонажи – глубокие, настоящие, потому что я чувствую их душу, как свою. В голове у меня замысел совершенен, это маленькая точка без изъянов. Я рассматриваю ее со всех сторон в десяти миллионах измерений фантазии. А если я возьмусь это записать, то должна буду свести все к плоским словам. И потрясающая калейдоскопическая идея, с бесконечным количеством составляющих и смыслов, доступных только мне, потому что они связаны скрытыми невидимыми нитями, сплетенными из материала, из которого я тку свои мысли, – эта идея должна превратиться в буквы и слова и потерять почти всю свою жизненную силу, только чтобы выйти из моей головы в окружающий мир и чтобы ее бледная тень, со смыслом, который вообще не совпадает с тем, который я вкладывала, вошла в голову к кому-нибудь еще.
– Тогда зачем вообще писать?
– Не знаю. Может, люди пишут, потому что сделать свою собственную идею плоской, сократить ее, чтобы вместить в слова, – это единственный способ гарантировать, что она не умрет вместе с тобой. Большая ее часть все равно исчезнет, что бы ты ни делал. Большая ее часть умрет вместе с тобой или даже просто забудется. Но тень тени ее тени, копия копии копии, может быть, каким-то образом дойдет до других людей и будет жить дальше. Так что мне просто надо одновременно поделиться ею – и сохранить ее, сохранить ее – и высвободить. Когда возникает это внутреннее противоречие, парадоксальное желание, происходит то единственное, что может произойти.