С тех пор мы переслушали изрядное количество пластинок и компакт-дисков с записью «Карнавала». Стоило узнать, что кто-то где-то играет это произведение, — непременно шли вдвоем на концерт, чего бы нам это ни стоило. Если верить записям у меня в блокноте (а я оставлял подробные заметки о каждом исполнении), мы сходили на концерты трех пианистов, послушали в общей сложности сорок две пластинки и компакт-диска с записями «Карнавала». И, конечно, перемыли косточки каждому исполнителю. Немало пианистов разных времен и народов записывали «Карнавал», произведение популярное, но при этом мы заметили, что далеко не каждое исполнение можно счесть приемлемым.
Каким бы технически идеальным ни было исполнение, но, если техника хоть немного не совпадала с музыкой, все сводилось к путаным движеньям пальцев, и пропадала вся привлекательность. Настолько это непростое для исполнения произведение, что средние пианисты с ним попросту не справятся. Конкретных имен я называть не стану, но нередко даже признанные пианисты только портят его, исполняя без всякой изюминки. Такое впечатление, что многие держались от него на почтительном расстоянии. Например, Владимир Горовиц всю свою жизнь с удовольствием исполнял музыку Шумана, но почему-то не оставил ни одной достойной записи «Карнавала». То же самое можно сказать о Святославе Рихтере. И, думаю, вряд ли я один хочу когда-нибудь услышать «Карнавал» в исполнении Марты Аргерих.
К слову, современники Шумана не понимали всю прелесть его музыки. Ни Мендельсон, ни Шопен не ценили его фортепианные произведения. Даже его супруга Клара (известная в то время пианистка), преданно продолжавшая исполнять произведения мужа и после его кончины, в глубине души считала, что ему следовало бы сочинять классические оперы и симфонии, а не подобные причудливые опусы. Шуман не любил классические формы вроде сонат, и потому пьесы его зачастую превращались в довольно бессвязные фантазии. Он отошел от сложившихся классических форм и встал у истоков новой музыки романтизма, которая в глазах большинства современников выглядела лишь эксцентричными произведениями без определенной основы и содержания. В результате именно эта эксцентричность и стала мощной силой для продвижения романтической музыки.
В общем, где-то с полгода мы увлеченно слушали «Карнавал», когда только могли. Но не только его — иногда и Моцарта, и Брамса, но всякая наша встреча непременно заканчивалась тем, что мы внимательно слушали чье-либо исполнение «Карнавала», а затем обменивались впечатлениями. Обычно я выступал секретарем клуба и записывал резюме наших обсуждений. Ф* несколько раз бывала у меня, но куда чаще я наведывался к ней — а все потому, что она жила в центре города, а я на окраине. Когда мы прослушали все сорок два исполнения, «лучшим» для нее оказался Артуро Бенедетти Микеланджели (запись для фирмы «Angel»), у меня — Артур Рубинштейн (RCA). Мы скрупулезно оценивали каждый диск, но, конечно же, не придавали распределению мест особого значения. Для нас это было просто-напросто небольшим побочным развлечением. Гораздо важнее было вдумчиво беседовать о любимой музыке, ощущать, что мы просто без всякой цели делимся друг с дружкой своим воодушевлением.