Но я встряхнул его, чуть не саданув лбом в нос. Потом обнажил нож, и Мяч заметно напрягся.
— Василий внутри меня, ты понял? — я повернул его и перерезал путы, — Вылунь твой драный.
— Чего?! — он стал растирать запястья, но выглядел каким-то пришибленным.
Больше всего сейчас Хомяку хотелось куда-нибудь на передовую, в окопы. Там всё понятно — кто враг, кто друг, и чьи приказы надо выполнять. А не это вот всё межедарское дерьмо.
Я встал:
— Повторять не буду. Иди, спасай Сивого, дальше думайте сами. Ещё свидимся, надеюсь.
Я крутанулся на каблуках и уверенным шагом пошёл туда, куда указал до этого газетчик. Мне не надо было оборачиваться, я и так знал, что Хомяк на раздумья потратил лишь пару секунд.
Было слышно, как он с руганью встал и сначала поплёлся, а потом уже быстрым шагом потопал к закоулку. За Сивым, будь неладен «этот белобрысый вылунь».
На секунду на душе стало намного легче, ведь две жизни, которым я себя считал должным, спасены. Хомяк выкрутится, да и Сивый выкарабкается, ему не впервой.
Но тут мой кокон подёрнулся, будто бы я получил разрешение обратно, в тело Василия. Вот только оно находилось далеко, и, скорее всего, в беде. Я сорвался с места, влетел в закоулок и пулей понёсся под окнами, повинуясь интуиции.
Навряд ли бы одержимый вдруг ни с того ни с сего подружился со мной…
И, словно в подтверждение моим опасениям, откуда-то издалека прилетел крик:
«Помоги!»
Тот самый голос одержимого. Он звучал не среди дворов, а в голове…
Вот, значит, как? Только жжёный пёс лизнул в задницу, как сразу же «помоги»? Я расхохотался. А то сколько бравады было: «легион, сила, нас не остановить»…
«Хотят… убить нас… святоша»… — голос был обессилен то ли расстоянием, то ли чем-то ещё.
Вдоль закоулка с одной стороны шла высокая каменная ограда, с побелёнными столбами между секциями, а с другой моё плечо обтирало стену двухэтажки. Получалось, здесь обычные жители Межедара соседствовали с богатеями, и сквозь верхние окна даже могли наблюдать за их жизнью.
Мне же интересоваться бытом и тех, и других было некогда. Обогнув пару углов, мне удалось увидеть впереди тени.
На освещённом лунами пятачке, образованном оградой и горой мусора, стояли Эвелина и… Нет, это не Василий. Это был кто-то, совершенно мне не знакомый, и в его занесённых руках блестел нож.
А мой дрищ, опустившись на колени, беспомощно таращился вверх — то ли на небо, то ли на нож, занесённый над его головой. Эвелина же, эта черноволосая стерва, стояла позади, положив посох Пёсину на плечо, словно рыцарю.
Вся эта сценка, прыгающая перед моими глазами в далёком пятнышке света, больше всего напоминала жертвоприношение. Или обрядовое убийство, разницы никакой.