. Следовательно, Мериан знала об изображенном ею эпизоде понаслышке, причем услышала она о нем от рассказчика про Ананси. Независимо от того, сколько естественно-исторической правды присутствует в тексте и на картинке, здесь явно кормится Ананси, причем кормится самой лучшей пищей — пищей шамана.
«Ей шестьдесят два года, но она еще очень активна, много работает… изысканно любезная женщина». Такую запись сделал в 1711 г. юный ученый из родного города Мериан после того, как посетил художницу-естествоведа и купил несколько ее книг и акварелей. Она приобрела международную известность, стала одной из достопримечательностей Амстердама, человеком, с которым необходимо было познакомиться, как необходимо было побывать на анатомических лекциях Фредерика Рёйса, посмотреть коллекцию Николаса Витсена и полюбоваться огромными картами в городской ратуше. Когда в Амстердаме был Петр Великий, его лейб-медик заглянул на Керкстраат и приобрел для царя некоторые картины Мериан[725]. Хотя подписок, собранных на книгу о Суринаме в Германии и Англии, не хватило для ее издания на этих языках (во всяком случае, при жизни автора), «Метаморфоз» широко читали в кругу натуралистов. Примерно в 1714 г. Мария Сибилла выпустила голландский перевод своей двухтомной «Книги о гусеницах», использовав старые гравюры на меди и дополнив книгу более поздними наблюдениями, но одновременно сократив текст и сделав его менее личностным. «Очень способная девушка из семьи нюрнбергской знати» исчезла вместе со своим садом и многими другими лирическими пассажами[726].
Мария Сибилла также обрела неофициальный титул, узаконивавший ее аномальное положение: художницу стали называть «юффрау Мериан» («барышня Мериан») — так обычно обращались к молодой незамужней женщине, но в некоторых случаях это было уважительное обращение к живущей самостоятельно даме зрелого возраста. Отзыв ее юного франкфуртского гостя свидетельствует о том, что она по-прежнему с горечью вспоминала свое замужество и скрывала правду о разводе и годах, проведенных в лабадистской общине. Ее жизнь с Граффом была «скверной и несчастной» (übel und kümmerlich) — такое впечатление создалось у Уффенбаха. «После смерти мужа она переехала в Голландию», что явно неверно[727]. Видимо, Мария Сибилла передала дочерям — за счет их отца — ощущение того, что они в первую очередь Мерианы, а не Граффы. Около 1715 г., когда умер муж Доротеи Марии, Филип Хендрикс, та взяла себе на время не отцовскую фамилию, а девичью фамилию матери[728].
Отношения Марии Сибиллы с Доротеей Марией и Йоханной Хеленой полны загадок — хотя бы потому, что мы (в отличие от случаев с Гликль и Мари Гюйар) не располагаем ни автобиографией, ни материнскими письмами к детям. Впрочем, сохранились письма, в которых Мериан касается дочерей, а также тексты, в которых они говорят о матери. Одно время Мария Сибилла, кажется, воспринимала себя как главу довольно большой семьи, усилия которой она объединяла: в 1702 г. Филип Хендрикс должен был поставлять ей из Ост-Индии экземпляры всякой живности, которые она собиралась продавать, а в 1712 г. то же самое ожидалось от Йоханны Хелены из Суринама; в 1703 г. одна из дочерей, вероятно Доротея Мария, должна была помогать в переводе на английский «Метаморфоза», и, как мы знаем, Доротея же рисовала вместе с матерью в Суринаме