Зара помахала тремя пальцами в направлении Эмиры и пропела:
– Поняла, поняла.
Пару секунд спустя из телефона грянула музыка. Зара вздрогнула и, сказав «упс», уменьшила громкость. Мелодия синтезатора заполнила проход, запела Уитни Хьюстон, Зара закрутила бедрами, Брайар начала подпрыгивать, обхватив ладошками мягкие белые локотки, а Эмира привалилась спиной к дверце холодильника, за которой глянцевито блестели коробки с замороженными колбасками и вафлями.
Брайар Чемберлен была ребенком совсем не глупым. Она не впадала в восторг при виде воздушных шариков, и когда клоуны начинали кататься по земле или понарошку поджигать себе пальцы, ее это не веселило, а настораживало. На днях рождения и в балетной студии, когда раздавалась громкая музыка или фокусники-аниматоры призывали всех вопить, Брайар напряженно вслушивалась в себя, то и дело поглядывала на Эмиру, и ее встревоженные голубые глаза словно говорили: Я точно должна это делать? Это точно необходимо? Поэтому, когда Брайар легко, без усилия, стала раскачиваться вместе с Зарой под хит восьмидесятых, Эмира, как она часто делала, притворилась, будто ничего не замечает. Она хотела, чтобы Брайар всегда, всегда была уверена: если ей надоест, она имеет полное право перестать, выйти из игры – пусть даже самой Эмире происходящее грело душу. В данный момент двадцатипятилетняя Эмира зарабатывала деньги: тридцать два доллара в час за танцы в супермаркете с лучшей подругой и самым любимым маленьким человеком.
Зара, казалось, удивилась не меньше Эмиры.
– Ух ты, – сказала она, глядя на самозабвенно пляшущую Брайар. – Подруга, да ты шикарно танцуешь.
Брайар посмотрела на Эмиру:
– Ты тоже танцуй, Мира.
Эмира присоединилась к ним, когда Зара подхватила припев – как она хочет ощутить чей-то жар[1]. Эмира крутанула Брайар вокруг себя, крест-накрест сложила ее ручки на груди, и тут в проходе появился кто-то еще. Эмира с облегчением выдохнула, увидев, что это женщина средних лет с короткими седыми волосами, в спортивных штанах и футболке «Фестиваль тыкв». Судя по внешности, в этой жизни ей явно доводилось танцевать с ребенком – а может, и не с одним, – так что Эмира решила не останавливаться. Женщина положила в корзинку пинту мороженого и широко улыбнулась пляшущей троице, а Брайар крикнула Эмире: «Ты танцуешь, как мама!»
На последнем куплете песни в проход въехала тележка, которую толкал некто очень высокий, гораздо выше, чем женщина с фестивалем тыкв. На его футболке был логотип университета штата Пенсильвания – «Пенн-Стейт», а глаза были красивые и сонные, но Эмира танцевать не перестала, иначе он бы сразу понял, что произвел на нее впечатление. Она продолжала отплясывать хип-хоп, краем глаза заметив в движущейся тележке связку бананов, и щелкала себя по плечам, словно стряхивая пылинки, пока он тянулся за смесью мороженых овощей. Зара предложила Брайар поклониться, и мужчина, прежде чем удалиться, поаплодировал им – четыре медленных хлопка. Эмира одернула юбку.