Безногий старик на тележке с улыбкой вручил нам записку. Рашель обошла кинотеатр, и я пошёл за ней. Пройдя по близлежащей улице, возле дома бывшего шефа полиции мы получили дальнейшие указания, где искать Эрара, после чего, ещё раз побывав на набережной, мы оказались в ночном клубе «Клермезина», расположенном, как вы помните, на окраине города. Элен, жена Эрара, встретила нас тепло, скрашивая ожидание мужа отчётом о своих дневных похождениях на рынке. Мы слушали в темноте, пропитанной ароматом её духов, рассказывала она о пустяковых вещах, но красочно и живо. Её болтовню прервало появление супруга. Мы не виделись больше года, но поздоровались как двое друзей, которые общаются регулярно. Отклонив моё излишне тёплое приветствие, Эрар дал понять, когда запас новостей от меня иссяк, что в нашей дружбе молчание будет важнее слов. Мы, европейцы, крепко привязываемся к прошлому, а жизнь гаитянина – постоянный сегодняшний день. Здесь, как в Африке, прошлое и будущее – не более чем условные границы настоящего, а воспоминания о минувшем, как и обещания, не имеют смысла.
И всё-таки было заметно, что Эрар взволнован моим возвращением, и что-то я для него значу, хотя при мутном освещении лунный лик этого человека казался ещё более непроницаемым, чем при свете дня. На меня смотрел тот, кто умеет смешивать звезды с песком и носит в кармане молнию. Возможно, шаровую. Откуда-то с запада доносились глухие раскаты грома. Ветер шелестел сухой листвой миндальных деревьев во дворе. Вскоре к шелесту листвы прибавился скрипучий смех хозяина. Таким способом Эрар выразил восхищение привезёнными мною подарками. В прошлый раз я спросил, что ему привезти, и он ответил «Что-нибудь таинственное», – серьёзная заявка от человека с таким богатым опытом. Но я надеялся, что его порадуют и шкурка оцелота, и фрагменты хребта гигантского удава.
– Ты пробовал его мясо? – поинтересовался он невзначай, пока мы с Рашелью раскладывали экспонаты.
– Я слышал, что это запрещено?
– От кого – от белых?
– Нет, от индейцев.
– Славно… Вот видишь, – обратился он к Рашель. – Всё, как я говорил твоему отцу. Человек настолько дикий как Уэйд, учится не у старейшин, он уходит в лес, чтобы слушать листву. А потом возвращается к своим, чтобы узнать то, о чём не сказала листва.
Из этого мудрёного объяснения я понял только, что он нашёл для меня подходящий образ, неверный, но для него исполненный глубокого смысла. Раз уж я не вписывался в его картотеку иностранцев, он придумал новую, составленную на основе дюжины голливудских второсортных фильмов. Там были джунгли, экзотические звери, знакомые ему по моим рассказам и фотоснимкам. Я был дикарём, а не белым для него. Вот и всё.