Потом уж поярковцы растолковали Сергею, что елки — это контур государственной границы, а тропой ходят дозорные пограничники.
Еще никогда Сергей не видел так близко чужой страны, никогда так остро не чувствовал, что вот здесь, под его ногами, стоит и начинается необъятная земля, красным отмеченная на глобусах и картах, и имя ей — Россия. Мордовали ее и душили, потом заливали ее и кровью, а она вот стоит — своими людьми, своей верой и правдой, своею силой неизбывною. И в этой силе, в этой мощи, в чувстве родины заключена и его сила, его, Сергеева, жизнь!
Тем же днем Горобец побывал на планерке. Подложный кратко, по-кульденковски точно отдавал распоряжения. Чувствовалось, что его уважали.
— После Горьковского речного училища к нам приехал техник-механик, — представил он Горобца. — Диплом с отличием. Куда поставим, а, Павел Иванович?
— Давайте! — Черемизин махнул рукой, будто подгребал к себе что-то. — С виду неплох, хоть и красный диплом. — Павел Иванович был настроен добродушно, говорил и улыбался Сергею. — К навигации еще бы парочку техников, с любыми дипломами!..
— Приедут, — сказал Сергей, — через месяц тут будут, если я их к тому времени не отговорю…
Вечером Сергей ходил в клуб. Закрытое шатром высоких сосен здание когда-то было церквушкой. Но купол давно разобрали, иконостас вынесли, росписи забелили и провели внутрь электричество, а по углам навешали громкоговорителей. Пауки — эта нечистая сила — опутали динамики паутиной, да такой толстой, что шваброй не проткнешь, и, наверное, от этого динамики хрипели на разные лады.
Что бы ни играли — танго, фокстрот, румбу, — парочки на середине зала потопчутся-потопчутся и разойдутся к стенкам. А раз или два за вечер из маленького закутка на сцене выбегает растрепанный радиольщик и, растягивая до ушей улыбку, орет:
— А теперь танец! Дамский!..
Сергей сидел на стуле и совсем растерялся, когда после такого вот объявления подошла к нему высокая смуглая девушка. В черных лакированных туфлях на низком каблуке, в красном платье в талию, она сразу приглянулась Сергею. Что-то в ней было притягательно-простое и доверчивое даже на первый взгляд — то ли глаза чуть раскосые, то ли улыбка, как бы неуверенная от волнения и робкая…
— Давайте станцуем? — спросила она и тут же смутилась, видимо, вспомнив, что не сказала почти обязательной для таких случаев фразы: «Разрешите вас пригласить?!» Она, наверное, и хотела так сказать, но, видя, что Сергей не поднимается, поторопилась, и все ее недоумение и недовольство собой выплеснулось в отчаянности слов: