Через стекло они оба перед Аликом как на киноэкране, только губы шевелятся, а звука не слышно. Сергей покраснел, машет руками, а Подложный ему слегка кивает. Вот отшвырнул носком сапога ком глины, повернулся и пошел в сторону мастерской. Молодец, Серега, видно, уговорил Костю!
«Но Костю он не проведет, — подумал Алик. — Константин Николаевич по пустякам в драчку не полезет. Он скорее дождется, пока ты сам к нему в пасть сунешься…»
Алик смотрит им вслед. Сергей юлит — то заскочит вперед, то сбоку доказывает что-то Подложному. «Молодой…» — иронизирует Синько и тут же с грустью думает, что весной Сергей был сдержаннее и проще. А сейчас в нем появилось что-то непривычное, настораживающее. Это еще нельзя назвать солидностью, свойственной обычно рано созревшим людям. Нет, Сергей не такой. Пожалуй, Алик догадывается, в чем дело. Горобец сейчас в положении человека, поднявшегося на заветную высоту. Теперь он осматривается, думает, правильной ли дорогой шел, верно ли то, что он делает, что собирается сделать. Да, человека в таком положении надо было бы пожалеть, не бить наотмашь, и Костя, наверное, спохватится, если не будет поздно.
Зато Подложный — всегда сам собой. Утвердившийся, устоявшийся характер. Такого с панталыку не собьешь. И хоть он ростом и не велик, все в нем прочно, надежно, гладко. Голова сидит в цигейковом воротнике, как в гнезде, руки в кожаных перчатках будто срослись за спиной. Сережка перед ним — воробей…
Алик выдернул карандаш из-за уха и начал рисовать их. Подложного сычом посадил на сук. Глаза ему сделал тускло-белыми, под оловянные пуговицы. От страха перед ними у воробушка дрожали крылья.
Лупатые сычиные глаза понравились Алику. Крылья у Подложного вышли кривые, изогнутые, как сабли: махнет — воробья не станет…
«Да-а, — посочувствовал Подложному Алик, — глазики у тебя приличные. Но получается черт те что: их живыми делаешь, а сходство пропадает… Надо понаблюдать за глазами», — решил он и положил карандаш на чернильницу. Рисунок спрятал под чертеж. Наверно, потому, что торопился в столовую, Алик спрятал его небрежно: уголок белой бумаги остался торчать из-под желтого поля миллиметровки.
…С участка пришел в кабинет главный инженер. Разглядывая Аликов чертеж, он и вытащил за этот уголок — как за ушко — рисунок. Привык уже, что Алик чертежи замалевывает рожицами. А тут вдруг узнал он Константина Николаевича и Сергея.
— Надо же, отчубучили пацаны! — Бобков ухмыльнулся и щелкнул ногтями по карикатуре. — Это я подкузмлю Подложного…
Турурукая веселый мотивчик, Бобков спрятал картинку в стол. Потом вытащил дюжину папок с документами и стал их сортировать. Надо сказать, что порядок и чистоту в бумагах главный инженер ценил очень высоко. Может быть, поэтому никто на пристани не портил скоросшивателей больше, чем он. Но, к счастью, Люба Калинович вела секретарские дела исправно, и недостатка в скоросшивателях не было.