— Николай Васильевич, что же вы молчите? — спросил Подложный. — Объясните! Я, по-вашему, на сыча похож?
Бобков не знал: то ли ему сидеть, то ли встать. Он порывался вскочить, а Черемизин положил свою руку ему на колено и сидел как ни в чем не бывало, не давая Бобкову подняться. Тот проканючил с места:
— Ну, Константин Николаевич, это же… шарж.
— А вам больше заниматься нечем? Так-так…
Подложный наконец отвернулся от окна, посмотрел на Бобкова (тот уже и дергаться перестал) и повысил голос:
— Хоть бы пристань выручили: плакаты по технике безопасности некому оформлять. А, Николай Васильевич?!
Бобков вырвался из лап Черемизина, вскочил. А тот дергал его за полу кителя и показывал большой палец — дескать, во! Картиночка что надо!
— Так, Константин Николаевич, — с хрипом, взахлеб торопился Бобков, — вы ж знаете, что я не то что рисовать, а пишу-то как курица лапой! Мой Женька первоклашка, а корову лучше меня нарисует. Я и не думал, что так получится. Я, я…
Подложный ободряюще покачал головой. Он взял рисунок за уголок и поднял над столом, будто прикидывая, сколько весит. Весило достаточно, потому что лицо Подложного говорило: что вы, Бобков, рассказываете, когда факт — вот он, налицо?!
— Да вы не догадываетесь?! — изумился главный инженер. — Из наших салажат кто-нибудь схимичил! Валялась у меня в кабинете, и я решил показать. Синько, больше кому? Он все чертежи рожицами запачкал.
Черемизин опять хохотнул.
— Так это не твоя мазня? — спросил он. — Везет тебе, Бобков! Да тут все свои, признавайся, хоть раз грех на душу не бери. Ведь это ты же, да?! Твой почерк, сразу видать…
Тут хлопнула дверь, вбежал запыхавшийся Горобец. Все повернулись к нему, а Бобков тем временем улизнул от Павла Ивановича на свое место.
— Разрешите?! — спросил Сергей и извинился за опоздание, но по ухмылочкам, по взглядам собравшихся понял, что без него что-то произошло.
Бочкарев, который всегда вел записи в «амбарной» книге, наклонился к Подложному и потянулся за рисунком:
— Что, Константин Николаевич, вклеим в сегодняшнее заседание?
— Нет!
Подложный спрятал бумагу в стол.
— А может, он в нерабочее время, почем я знаю! — все еще возмущенно оправдывался Бобков, но Константин Николаевич не смотрел на него. Он кивнул Бочкареву:
— Запишите Горобцу, под личную ответственность: седьмого числа обеспечить явку личного состава мастерской на демонстрацию.
И уже Сергею:
— Бобков проверит.
Сергей достал блокнот, сказал:
— Ладно, я… законспектирую…
А сам думает о Подложном: «Моргун!..» Вот сидит в синем сукне — пуговицы блестят, из рукавов торчит тельняшка. Приземист, крепок — будь здоров! А наодеколоненная голова с плешью — как сизый голыш, кажется, срослась с плечами. Обычно Подложный ставит локти перед собой, ладони складывает вместе и закрывает рот и подбородок. Торчит между пальцами острый нос, и быстрые, луженные оловом глазки следят за каждым. Не глазки, думает Сергей, а стальные шарики из подшипника. Говорящий делает паузу, а Подложный хлоп — моргнул, потом хлоп еще, хлоп — опять моргнул, и кадык ныряет под воротник кителя, точно поплавок. Можно подумать, что так Подложный проглатывает чужие слова.