— Премия премией, но Подложный смотрит дальше. Тут моральный фактор важен. За работу в праздники люди по двойному тарифу получают. Выговор тоже как бы двойным получается.
— Умгу, похоже.
— Ты не тужи! Остерегайся «оглобли». У него язык без замка, зато уши как локаторы!
— Понимаю, Павел Иванович. До свидания?!
— До свидания, а сказал ты правильно! Куда к лешему! Планерка, а на участке самотек. Колосов бы уцепился за твое предложение. Ты как подслушал: он перед больницей все талдычил Косте про это самое…
На перекрестке улиц, у аптеки, они пожали друг другу руки.
Сергей и раньше примечал, как просто Черемизин глядит на жизнь. Слона из мухи не делает, черное за белое не выдает. Как-то, после приезда Горобца, рабочие разделывали на льду очередную баржу. Потрошили ее, как тушу поросенка, и вздыхали: «Зазря погубили судно».
— Чего зазря, — возразил кто-то, — лесоматериала под рукой нет, а погляди, какой особнячок отгрохали Косте из такой ошвы!..
Слово за слово, как зуб за зуб, и перемыли тут все косточки Подложному. У него не один особняк, а и персональный колодец во дворе, и забор, как Великая китайская стена. Что ему — теперь за удобствами гонится: прилаживает на веранде помпу с насосом, краники, вентиля.
— Вот, Сергей, — шутили рабочие, — ты парень грамотный, пойдешь теперь по начальникам — учись по людям жить.
— Ладно, поучусь, — смеялся Сергей. — Где живет-то? Схожу посмотрю!
Проходил мимо Черемизин, остановился.
— Костя? Ты его имеешь в виду? — спросил он Горобца. — Пройдись из конца в конец по Амурской — приглянется какой домик — стучи! Только штаны береги, когда драпать будешь!
Посмеялся Павел Иванович, позвал зачем-то Сергея с собой и сказал всерьез:
— Парень ты молодой, рабочие верно заметили. Над начальством они мастера подтрунивать. Соображай только, где ругают, за что ругают, а где попусту языками звякают. Особняк Подложного за себя скажет, тут небольшая арифметика нужна. А вот что Костя в людях разбирается, руководить умеет — в это пальцем не ткнешь.
Не поговори с ним Черемизин — и не подумал бы Сергей искать Амурскую улицу, а тут выбрал время — пошел, убедился.
Дом Константина Николаевича издали привлекал белой оцинкованной крышей. Обшитый тесом и крашенный в голубое, дом смотрел четверкой высоких окон на улицу. Палисад перед окнами огорожен штакетником, а вся усадьба с садом в глубине обнесена забором, козырек которого не достанешь и вытянутой рукой. Со двора чуть ли не выше трубы нацелился в небо журавель колодца. И было Сергею непонятно, зачем Косте колодец, зачем журавель, когда по соседству, в двух шагах от дома, колодцы с воротами. Даже хилая бабка легко вертит ручку — цепь позванивала, и ведро поднималось, как перышко.