Мать до этого только и говорила о сыне, а теперь молчала. Радость, нагрянувшая с телеграммой, осела на сердце. «Знать, не судьба нам свидеться-то!» — вздыхала она.
— Ты к нам пойдешь, Люд? — спросила Дина.
Люда покачала головой и негромко, чтобы мать не слышала, ответила подруге:
— Пойду машину искать.
Она обошла знакомых шоферов — кто на охоте, кто в гостях. А мотоциклисты… Один из них, Вадькин товарищ, вежливо отказался, сославшись на то, что сели аккумуляторы. Другой рассмеялся, подумал, что она шутит — ехать в такой «сногсшибательный» ветер.
Ветер и впрямь был нешуточный. Сосны в парке шумели, схлестывались лапами, гнулись их вершины. С треском хлопала на ветру фанерная афиша кинотеатра, и, едва не лопаясь, выгибалось над улицей красное полотнище лозунга. Под ногами перекатывались мелкие камешки и льдинки.
Надвинулись сумерки. Людмила металась с улицы на улицу, из дома в дом. Наконец остановилась на пустынном перекрестке. Ждать было бессмысленно, надеяться не на что.
— Кого встречаешь, Люда? Я в ларек шел — ты здесь ходила, теперь опять стоишь?!
Это Сергей подошел сзади и, когда она повернулась к нему, подал руку.
— И чего мерзнешь, руки окоченели!
Пальцам тепло в его ладони. Но Людмиле неловко, и она высвобождает руку.
— Гуляю, — шутит она. — Думала прокатиться, да не на чем!
— Пойдем пройдемся, — говорит он и берет Люду под руку, — а то скучно одной…
Она хмурится.
— До свидания, Сережа. Мне в Завитую.
— Зачем?
— Свидание! — отвечает она кокетливо и ждет, что Сергей уйдет. Но он неловко улыбается, вроде не верит ей. И тогда, почти со злостью, она рассказывает ему обо всем.
— Пошли к Подложному, — зовет он. — Костя машину даст, хоть и без шофера. Остальное чепуха!
— Не знаю, у него глаза медленные и липкие…
— Какие-какие?! — изумился Сергей.
— В них смотреть страшно, так и кажется, что прилипнут…
Они свернули с дороги к калитке. За забором рванулся на цепи пес. На лай вышла Екатерина Федоровна.
— Извините, Сергей Никандрович, — сокрушалась она, — пожалуйста, извините, но Костя вчера еще уехал на пристанском «Москвиче». Взяли с собой Бочкарева, еще кого-то… и под Ольчиху, на охоту. Так что извините…
— Слушай, Люда, — спросил Сергей, — а не у кого мотоцикл занять?
— Нет, я всех обошла.
Через несколько шагов остановилась:
— Есть мотоцикл у мужа Капитолины Ефимовны.
— Кто это?
— Да Горкушина, наша заваптекой.
— Это такая кучерявенькая, с востреньким носом?
— Да. Самого вызвали в Москву, в командировку. Мы попросим, она даст.
Со двора прошли в темный коридор. Постучали в клеенчатую дверь. Не ожидая, пока на стук отзовутся, Люда толкнула дверь. Из тесной прихожей, завешанной коврами и заставленной стульями и маленькими стульчиками для ног, оба посмотрели на свет из зала. Увидели старомодный, с высокой спинкой, кабинетный кожаный диван и наваленные в изголовье подушки-думки; одна подушка с вышитой красным крестом обезьяной валялась на полу. На подушках лежал мужчина в желто-синей полосатой пижаме и таких же полосатых брюках. Брюки ему малы, на четверть не закрывали выше щиколотки ног. Красные носки на пальцах с дырками. Сидевшая рядом женщина торопливо сняла с его плеча руку и встала лицом к вошедшим, поправляя халат и откидывая назад кудрявые волосы. Смущенная Люда попятилась на Сергея. А он поздоровался, вытягивая голову из-за Люды, поздравил Капитолину Ефимовну с праздником и сразу попросил мотоцикл.