— А мы думали, что уже и не встретим вас нигде! Все улицы обошли, все парки, ни одного потайного местечка не пропустили, а вас нет нигде!
— Да что случилось? — спросил Сергей. — В мыле! За вами гнался кто?!
— Да нет, — усмехнулся Алик, — мы за вами гнались! Скажи, Дин?!
— Люд, Люда, — негромко проговорила Дина, — ты на меня все обижаешься, да? Ты прости, я такая дуреха… Я ничего не знала тогда, понимаешь? Наболтала сгоряча… про Вадьку нашего не знала… И вообще — все мы глупые и дурные!
Сергей повернулся и внимательно посмотрел на Люду. Может быть, она что-нибудь объяснит?!
— Да ты оставь их, — сказал Алик, — сами разберутся. Пойдем в общагу! Заночуем у тебя, а завтра встретимся. Все в норме будет!
Люда положила руку на плечо Сергея, посмотрела ему в глаза и покачала головой, словно не соглашалась с Аликом.
— Иди, — прошептала она ему на ухо, — так лучше будет!
— Так что, женитесь вы, что ли? — со смехом спросил Сергей Алика по дороге. — Какие-то таинственные отношения, ничего не ясно!..
Алик замялся, начал говорить про Володьку, но Сергей уже настойчивее переспросил его:
— Что у тебя с Динкой? В загс идете?..
— Не-ет, — неуверенно ответил Алик. — Просто Дина боялась одна к Малыгиной идти, прощения просить… Она же обидела ее в магазине на днях… А ты что, не знаешь?!
— Вроде нет.
— Ну вот, а со мной ей было не так страшно вас искать.
1
Кержову везло на командировки, а особенно на деньги. В незнакомом городе не иметь рубля в кармане — хуже наказания не бывает, считал он. И если обычно он накупал себе китайских авторучек, шариковых карандашей, перочинных ножиков и прочих безделушек, то на этот раз, остановившись по пути из Суражевки в Благовещенске, он ходил по гастрономическим магазинам, покупая гостинцы Колесову.
Грохнув тяжелой дверью приемного покоя, он так затарабарил дежурной сестре про неотложные обстоятельства, что та перестала махать на него руками и выпроваживать за дверь, сказала только:
— Ждите тут, смирно сидите! Врача позову…
На застекленной веранде второго этажа, у окна дремал в шезлонге худой мужчина в фиолетовом больничном халате из бумазеи. Нательная желтоватая рубашка была застегнута под острым кадыком, похожим на орешек. Кержов, подивившись худобе Колесова, остановился в двух шагах от него и засопел.
— Федор Владимирович! — позвал он.
Темные веки дрогнули, и Колесов отчужденно посмотрел на Кержова, потом что-то переменилось в его глазах, от них поползли морщинки. Наконец и лицо все расплылось в улыбке. Он протянул руки:
— Постой, постой… Кто же это, Кержов?