— Аиу утара, неведомая земля!
Никогда не умевший петь, не имевший слуха, я ломал свой мальчишеский дискант, орал и захлебывался стихами корнета лейб-гвардии Гусарского полка Михаила Лермонтова:
Дайте мне челнок дощатый
С полусгнившею скамьей,
Парус серый и косматый,
Ознакомленный с волной…
Хорошо было тогда!
Откуда и смелость бралась, и отвага!.. Врачи, если б знали, с ума посходили бы. А я смеялся, хохотал, мчался через лужи, прыгал, точно на скакуне, срывая на лету «то лавровый, то фиговый листок», и радовался, что ни милиция, ни чванливые прохожие не могут остановить меня, что весь белый свет безучастен к безумию несовершеннолетнего идальго!
И через годы, на учебной шхуне, я буду вспоминать эти минуты, сакраментально усмехаясь заботам врачей. Что бы они знали: сквозняки на море — залог здоровья! Нет, не было и не будет такого моряка, которого бы свалил сквозняк, сырой ветер или буря.
Тогда было хорошо. Под дождями не затухала, а разгоралась ярче мечта юнги, хотя и во сне он еще ни разу не видел моря.
Однажды, мокрый до нитки, в хлюпающих ботинках, посиневший от холода, как червяк, я забежал к Миленке. Не обогреться, не обсушиться, а скорее, чтобы показать, какой я!..
Миленка выскочила в коридор, вытаращила глаза, мнется, не знает: смеяться, на помощь ли звать?!
Вдруг позвала:
— Мам!..
— Тсс! — я приложил палец к губам, собираясь улизнуть незамеченным. А на коврик с меня уже натекла лужа воды.
Мать ее выглянула с кухни.
— Приплыл, — говорит, — гусь…
Я молчком ищу дверную ручку. Нащупал — цап за нее! И, чувствуя себя увереннее, киваю Миленке: пошли, мол, на улицу.
Она шепчет:
— Сейчас!.. Боты достану…
Да мать ее остра на ухо.
— Куда? Куда?! — кричит нам в приказном порядке. — Милка?! Сидеть дома!.. — тут же выносит тапочки, брюки, рубашку, велит мне переодеться, а дверь на ключ, ключ в карман фартука, чтобы я не удрал.
После недолгих хлопот мы с Миленой на диване, держим в руках алгебру, ждем, пока на кухне закипит чай. Она почему-то шепотом и с такой же, как у меня, дрожью в голосе спрашивает:
— Замерз?!
— Что ты?! — возмущаюсь я и подергиваю плечами, чтобы не так заметен был озноб во всем теле. И хвастаюсь:
— А я стихи сочинил! Под погоду!..
— Сейчас?!
Киваю головой, жду, что попросит прочитать, и вспоминаю торопливо Лермонтова.
— Прочитай, а?!
— Ладно, слушай, только тихо!
Шпарю от начала до конца Михаила Юрьевича:
Дайте мне челнок дощатый
С полусгнившею скамьей,
Парус серый и косматый,
Ознакомленный с волной.
Я тогда пущуся в море,
Беззаботен и один.
Разгуляюсь на просторе
И потешусь в бурном море