— Ну да! Какая разница, кто первый? Чай же не пятка…
В чем я не сбивался — так это в рассказах о городе, о первой встрече с Архангельском, с морем…
Город лихо раскинулся на побережье Северной Двины, как ливенская гармошка, необъятно широкий, как и положено «воротам» Белого моря… Здесь помнят и чтят Петра Великого, от памятника которому начинается дорога по Ледовитому Северному пути мимо печально-безлюдного Мудьюга — могильного острова политкаторжан. В городе до сих пор не выветрился запах парусного флота, смоленых морских канатов, соленой рыбы, соленой ругани боцманов и шкиперов.
Здесь до сих пор любят крепкое мутно-красное бражное пиво, любят удалых семисаженных молодцов, таких, как богатырь Миша Лобанов — друг Поддубного. Миша одной рукой удерживал за причальный кнехт работающий мотобот, пока товарищи не приносили ему из шинка отходную — ведро ледянистого пива.
Архангелогородцы любили Лобанова за спокойный нрав, тихую улыбку и неуемную силу, за заступничество за слабых и обездоленных, за то, что чести русской не уступал он инородцам.
Часто приезжали крикливые заморцы мериться силой с Лобановым. Как ни хитрили — бросал он их на лопатки. Но — доверчивая душа — погубил его лукавый япошка. Братом назвался, на пир зазвал и отравным зельем опоил.
Стала сгорать лучина — гаснуть Мишина сила. Японец тогда его опять на ковер манит, думает реванш взять, на глазах стоязыкой матросской публики утереть нос Иванам у них же дома. Мишины товарищи говорили другу своему, чтоб не ходил он на эту схватку. Лобанов и сам знал, что ему больше не подняться.
Когда япошка похваляться начал, что одной рукой Мишу за хрипок к земле пригнет, не вытерпела у него душа. Вышел Лобанов, поклонился народу низко, попросил, чтобы злом не поминали в случае чего. Собрал он свои силы в последний раз и поднял злыдня под небеса. Захрустели у того холеные косточки, взмолился о пощаде и сознался миру в черном своем зле. Все думали, задушит его теперь Лобанов, а тот отпустил, наказывая не ходить на Русь со злом, не искать тут себе погибели. И хоть немало с тех пор воды в Двине ушло, Архангельск помнит славу свою, гордится Мишей Лобановым…
Теперь это город-рабочий, с заводами, бумажными фабриками, новостройками. Город, наступающий кладбищенскими отрубами на болота, город привозного камня и хранитель мрачной старинной архитектуры, город-песенник, причал матросских гюйсов едва ли не всех стран, город-франт, любитель цветных вывесок, торжественных морских парадов, искристых ночных фейерверков, город долгой полярной ночи и незаходящего летом солнца, но больше всего — город деревянного дьявола.