— Вот она где, милая! Я ее давно приметила, глаз не спускала. Куда, кумушка, собралась? Со счастливыми, чай?!
Обмерла Любка. Около нее стояла дежурная, все надоедавшая ей на перроне своими расспросами. Щеки ее от удовольствия были такими же пунцовыми, как фуражка на голове. Она тараторила, пучила глаза и руки ее то теребили за рукав милиционера, которого она привела, то указывали на Любу. И больше всего боялась Люба, что пухлые, как сосиски, пальцы коснутся ее.
— Не притрагивайтесь ко мне, — сказала она и теснее прижалась в уголок, — я вам ничего такого не сделала.
— Как же, как же, ничего — знаю я… Билет-то есть, а покажи билет, ну, живенько, живо!
— Обождите, — оборвал милиционер, протискиваясь в проход мимо дежурной, — я сам спрошу, — и козырнул Любке. — Билет есть у вас, гражданочка?
— Нет, — ответила Люба. — Я так, сама.
— Как сама?
— Ну как… Зайцем.
— Никак нельзя, — пожалел ее старшина.
— А вы разрешите!
— Правила, — он покосился на приведшую его, — уважать надо.
— Слезать?
— Слазь, слазь, а как же ты думала. Поезд, чай, не подвода. Ты-то, девк, у меня давно на примете. Маршируй в отделение, там поговорим, — начальственными распоряжениями козыряла пучеглазая.
Когда вышли из вагона, поезд тронулся. Если бы ее провожатые были подальше, Люба кинулась бы назад, уцепилась бы за ручку и — на подножку!.. Но милиционер и тетка шли рядом. Печальным взглядом проводила Люба поезд. Весна показалась ей обманной, ненастоящей. Надвигавшийся вечер уже дышал холодом, подлимоненное желтое закатное небо обещало сильный мороз, может быть, метель.
Привели ее к лейтенанту, начальнику дорожной милиции, составлять протокол. А Люба не могла понять, какое преступление сделала, зачем протоколы и свидетели?! Высадили ведь из поезда — и ладно, пусть теперь идет, куда хочет. На вопросы она не отвечала, пока на какое-то ехидное замечание дежурной, записавшейся свидетельницей, не сказала лейтенанту:
— Я при ней разговаривать не буду, она нехорошая.
Какая тут поднялась буча! Но лейтенант — с новыми звездами — все-таки нашел предлог и тактично выпроводил дежурную. И тут Любка схитрила:
— Если будете писать протокол, я умру, а не скажу ни слова. Что хотите делайте!
Лейтенант затянулся папиросой, долго смотрел на Любу, стучал себя пальцем по лбу и, наконец, согласился. Люба тогда рассказала ему все, как есть.
— Если хочешь, Люба, мы поищем твоего отца. Ты учись в школе пока, не убегай, а я тебе потом скажу… Куда ты молоденькая такая? Одной жить не просто. Я вот мужчина, и то, по правде, с матерью лучше. А к отцу — на законном основании, имеешь право.