— Я ведь уволился, — сообщил отец.
— Неужто? — удивилась мама.
— Я ведь говорил уже, что уволюсь. Этими поездками я по горло сыт. Теперь в кооперативе работать стану.
— Механиком?
— Я уже договорился. Механиком буду, да и ездить никуда не придётся.
Я собирался в школу, но эта новость меня остановила.
Отец обернулся ко мне:
— Ты всё ещё здесь?
— Иду уже, иду. — И я шагнул было к двери.
— Погоди, — позвал меня отец, — покажи-ка свой дневник.
Я открыл портфель, а отец сам взял школьный дневник. Я так и замер.
— Ну, успехи-то у тебя не больно велики, — проворчал отец.
Я и словечка не обронил.
— А это что же такое? — спросил он ещё.
— Двойку схватил, — ответила за меня мама.
— Двойку? А за что? — спросил отец.
— За письмо, — ответил я.
— Что? Писать до сих пор не научился, что ли?
— Научился, — протянул я.
— Балбес! — сердито сказал отец и замахнулся на меня. Он ещё полистал дневник, и вдруг лицо его несколько прояснилось. — Вот это. Прочитай-ка мне! — сказал он и протянул мне дневник.
Пришлось прочитать вслух:
— «Ваш сын на прошлой неделе собрал лечебных трав больше всех».
— Неужто ты? — спросил отец.
— Да, я, — подтвердил я, кивнув головой, и вдруг почувствовал себя удивительно странно.
— А кто же это написал?
— Учительница.
— Недурно, — сказал отец. — Значит, похвалила она тебя?
— Ну да, похвалила.
— Ну хоть разок тебя за что-то похвалили, — одобрил отец.
Сначала он нахмурился, потом засмеялся.
— А ту двойку ты исправишь! — добавил он построже.
— Исправлю, исправлю!
— Ну, беги!
Дни стали длинные. Работы у всех в поле и на виноградниках по горло. А когда уже совсем темно, музыканты собираются в пожарке. Одни на носилки садятся, другие устраиваются прямо на земле.
— Милые мои, вы не поверите, как мне сегодня поработать пришлось! — говорит дядюшка Тауберт.
— А кто не работал? Каждый руки натрудил, — говорит дядюшка Рачко, отец Марьены Рачковой.
— Лучше всех Загрушке живётся, тому работать не надо, — в шутку говорит дядюшка Алексин.
— Загрушке? Он своё уже отработал, — отвечает дядя Яно Слинтак, самый старый из музыкантов.
— Честное слово! Спина прямо трещит, будто я буфет целый день таскал.
— Винцек, а ты что делал? — спрашивает дядюшка Тауберт.
— Я?
— Гусей, надо полагать, пас, — говорит дядюшка Алексин.
— Я воду носил, — смущённо отвечаю я.
— Воду? У вас во дворе колодца, что ли, нет?
— Колодец-то есть, да для стирки приходится с Ризика воду носить.
— Для стирки? Это правильно, — говорит дядюшка Рачко.
— И для стирки и для стряпни, — добавляет дядюшка Алексин.
— В Ризике вода хорошая, — говорит дядюшка Тауберт.