— Ну, это ты врешь, Тимка. Пуда этой фрукты не сожрать, — возразил долговязый, нескладный парень.
— Тебе не скушать, а я наторел. Ну, черт его бей, этот самый урюк. Не в нем ишо тут дело… Слушайте, какую теорему я тут вам дальше докажу, — продолжал Тимка, щурясь от удовольствия. — Так вот, жил я кум королю, свояк министру! Карманные именные часы имел. Фирма «Павел Буре». На двадцати четырех камнях.# С месячным заводом. И весом — полфунта. Мне эти часы, бывали случаи, за холодное оружие при самообороне сходили. Брякнул я ими как-то по лбу полкового каптенармуса Никудыкина. И што бы вы думали? Он только через два дня в полковом лазарете в сознание пришел, а дар речи вернулся к нему через неделю.
— Вот это механизма была! — сказал с восторгом парень.
— Каптенармуса Никудыкина я знавал. Гнида была! Правильно сделал, Тимка, что часами его изувечил, — похвалил рассказчика Корней Чепрунов, саженного роста казачина, однослуживец Тимки Ситохина.
— Хватит про каптенармусов буровить. Ты давай про главную докторицу, — донимали Тимку слушатели.
— Ладно, ладно. Теперь про главную докторицу, — заговорил, оживляясь, рассказчик. — Вот дама была! Не дама — чистая фисгармония! Это я к тому, что пела она на разные голоса в офицерском собрании. То самым тонюсеньким дискантом. То — как труба в полковом оркестре — басом. А из себя была справная. С лица — воду пей. Красивые ее я только во сне один раз бабу видел. Не дама была — картина в масляных красках! Там, язви те, все ротные фершала на нее любовались. К ней даже сам командир полка, их высокоблагородие полковник Стрепетов, не один раз подъезжал. Да и тот на бобах остался. В дураках. В отставку вышел. Ясно?
— Как божий день!
— Ну вот. Сидел я раз в полковом лазарете. Умственной деятельностью занимался. Исходящие реляции нумеровал: И вдруг хвать — под руками записка! Кто ее мне подсунул — и сейчас ни сном ни духом не знаю. Развернул я эту записку — батюшки, мне! Сейчас от строки до строки наизусть все как есть помню. А пишется мне, братцы, так: «Разрешите с вами познакомиться, премногоуважаемый, распроналюбезный господин полковой письмоводитель! А если вы согласны на мое предложение, то покорнейше прошу пожаловать в восьмом часу вечера сего дня в мой собственный каменный дом на Талгарской улице номер двадцать пять на чашку чая. Я тем временем буду на самокатке вдоль арыка ездить и вас лично встречу!» Видали?!
— Ого!. Вот язва! — с восхищением глядя на рассказчика большими искрящимися глазами, сказал Корней.
— И опять врешь. Бабы на самокатках сроду не ездят, — авторитетно заявил долговязый парень.