— Здравствуй, красавица! — глухо, почти полушепотом, сказал Лука Лукич, несмело протягивая ей свою тяжелую руку.
— Здравствуйте, — сухо ответила Любка, не приняв это рукопожатие.
Наступило неловкое молчание. Бобров явно волновался.
Любка, чувствуя это, спросила его с плохо прикрытой издевкой:
— За вами, кажись, гнались?
— Помилуй бог. Я не конокрад. Наоборот, мне приходится всю жизнь других догонять, за фартом гоняться…
— Ну и как — ловите?
— Всяко приходится… Такую вот шуструю птицу, как ты, не скоро догонишь… — сказал Лука Лукич и хотел было прикоснуться рукой к ее смуглому обнаженному плечу с жемчужными каплями невысохшей после купанья воды на нежной атласной коже.
Но Любка, поведя плечом, устранилась от этого прикосновения. И Лука Лукич безвольно опустил руку.
— Иноходца не загоните. Он у вас в мыле, — сказала с усмешкой Любка.
— Ради тебя и загнать не жалко, — сказал Лука Лукич.
А Любка, кокетливо покачиваясь на невысоких каблучках грубых растоптанных башмаков, спросила:
— А по полтине поденщикам на день к субботе прикинете?
— Я же прикинул на прошлой неделе по четвертаку.
— То на прошлой неделе, а то теперь, И потом, что четвертак? Мы, я думаю, подороже стоим, — с многозначительной улыбкой сказала Любка.
— Кто это — вы? Ты — это да. С тобой бы я и торговаться не стал. А про остальных не нам с тобой говорить!
— Нет, давайте сначала насчет всех дотолкуемся. А обо мне — разговор особый, — сказала Любка.
Лука Лукич, поняв ее слова как намек на возможную ее уступчивость, оживился, волнение вновь охватило его. И, переходя на заговорщицкий полушепот, он сказал, горячо дыхнув в ухо Любке:
— Ладно. Ладно. Говори, сказывай, что еще нужно.
— Так я же сказала. Прибавку. По полтиннику на день. Не меньше, — твердо отрубила Любка.
— По полтиннику не могу. Видит бог, многовато, сударыня, — не то в шутку, не то всерьез сказал Лука Лукич.
— Дело хозяйское. Так я народу и доложу, — сказала с притворным равнодушием Любка и сделала попытку обойти хозяина, стоявшего на дороге.
Лука Лукич, разбросив руки, снова загородил ей путь.
— Ну, что еще? — угрюмо, почти озлобленно спросила Любка.
— Погоди. Не уходи. Послушай меня, — зашептал как в беспамятстве Лука Лукич.
— Слушаю — глухо сказала Любка.
— Погоди. Я тебе про главное не сказал. У меня с тобой особый разговор. У меня к тебе особое дело, — продолжал бормотать Лука Лукич, мысленно ловя момент, чтобы внезапно и ловко привлечь к себе Любку.
Любка держалась настороже, внутренне готовая к сопротивлению. Внешнее ее спокойствие и непринужденность, граничащая с дерзостью, обезоружили Луку Лукича.