Афанасу Матвееву пришлось расстаться с родным наслегом и друзьями: он стал теперь заместителем председателя волостного ревкома. Председателем Талбинского ревкома выбрали Дмитрия Эрдэлира, а его заместителем — Луку Федоровича Веселова Губастого.
Школу почти выстроили, но не хватило кирпича для печей, стекол и гвоздей. Все говорили о школе с гордостью и любовью. Ведь в будущем году откроется пять классов, а там каждый год будет прибавляться по одному классу, до седьмого.
Никита, окончив талбинскую четырехклассную школу уже три года как не учился. Каждую осень, когда начинались занятия, он мучился, тоскуя по учебе. Мысли о школе не оставляли его ни днем, ни ночью. Во сне он видел себя за партой, он слушал учителя, он раскладывал тетради и книги… А наяву во время работы он бормотал неустанно:
— Учиться бы мне, учиться!
Из-за этого часто бывали у него нелады с отцом.
— А на какие достатки ты думаешь учиться? Что у нас есть? — горячо говорил взволнованный страданиями сына Егордан. — Богачи мы, что ли?
— А я разве говорю, что богачи?
— Ну, а как же я могу учить тебя?
— А кто говорит, что можешь?
— Зачем зря мучиться! Ведь чего нет, того и не будет, а от мучений твоих ничего не прибавится, — поучал Егордан сына. — Еще несколько лет — и женишься, свой дымок, детей заведешь…
Это была уже более реальная и заманчивая мечта, и потому голос Егордана смягчался. Он любовно глядел на сына своими добрыми глазами и нежно гладил его по голове:
— Ну, чего надулся? Гляди, губы до огня вытянул!
— У тебя губы больно хороши! — вмешивалась в таких случаях мать. — Ну что за человек! Вечно дитя свое дразнит… Губы как губы, и нечего приставать!
— Разве я в молодости таким был? Любая девушка могла полюбить меня с первого взгляда. Ведь ты, Федосья, сама это доказала! Помнишь, каждый вечер приходила к нам — и все к моей матери: «Варвара, помоги» да «Варвара, покажи». А сама глазами зырк-зырк в мою сторону. Так и обжигала мое сердце, хоть и тогда не очень-то нравились мне твои лохматые волосы.
— Да, волосы у меня — одно мученье, — соглашалась мать, стараясь пригладить ладонью свои непокорные кудри, — никакой гребешок не берет. Другие вымоют голову да расчешутся и ходят гладенькие, а у меня дыбом встают.
— А ты бороной расчешись, — шутил кто-нибудь из домашних.
— Или корове подставь голову, чтобы зализала, — советовали другие. — И чего ты, Федосья, будто и не якутка вовсе: волосы — как ягель, нос — как у гагары?
— В старину, говорят, моей прабабушке какой-то сударский сильно понравился, она с ним дружила, — смущенно сообщала Федосья. — И родился у нее сын, мой дед, не русский и не якут. А сударский уехал в Россию.