«Дался же, собаке, мой вид!» — подумал Никита со злобой и, неудачно ткнув вилкой кусочек лепешки, плеснул масло на стол.
— Вот вам и развитой! — обрадовался Никуша.
Председатель пожал плечами. Кириллов побагровел и что-то забормотал себе под нос.
— Ничего особенного не случилось… — сказала белолицая высокая женщина, которая разливала чай, и поднялась, чтобы вытереть со стола масло.
Никита схлебнул остатки чая с блюдца и, сильно застыдившись, выскочил из-за стола. Он побежал обратно, на квартиру учителя.
— Эй, парень, сходи в школу и принеси формы для печенья! — не дав Никите опомниться, приказала сторожиха Аграфена.
— А что это такое — формы?
— Вот дурак! Скажи — формы для печенья, и все.
— А где школа?
— Болван! У меня в кармане! Конечно, на улице!
Никита вышел на улицу. Несколько больших домов равнодушно глядели на него широкими окнами.
Постояв немного, Никита вернулся.
— Не нашел я никакой школы…
— Урод! А еще учиться хочет! Придется самой идти.
Когда вечером вернулся учитель, сторожиха встретила его жалобой на Никиту.
— Мы с ним, видно, не уживемся! — сказала она.
Ничего не говоря, учитель прошел к себе.
— Дурак, вскипяти самовар! — приказала Никите Аграфена.
Никита стал класть горячие угли в большой самовар, стоявший около шестка. Женщина быстро подбежала к нему, выхватила у него из рук щипцы, замахнулась, но, видно, опомнившись, отбросила щипцы в сторону, схватила самовар и начала его вытрясать. Самовар оказался без воды.
— Ну и растяпа! Еще учиться приехал, черномазый черт! Учиться ему надо… тьфу! — женщина плюнула на пол и растерла плевок ногой.
Вышел учитель. Было видно, что он взволнован.
— Ты, Аграфена, не трогай его, — сказал Кириллов. — Он приехал учиться, а не для того, чтобы ты над ним издевалась.
— А ты не очень-то кричи на меня! Получше тебя видала! — заорала сторожиха.
Некоторое время они стояли, уставившись друг на друга. Потом учитель ушел к себе.
Никита и Аграфена стали ярыми врагами. Женщина шипела и косилась на паренька, называя его не иначе как черномазым или корявым чертом.
Через несколько дней Никиту приняли в интернат, и он перебрался на другую сторону улицы. Напоследок Аграфена сунула ему в мешочек вместо масла, грязный кусок какого-то топленого жира, перемешанного с угольками.
— Это не мое масло! — возмутился Никита.
— Не твое, так чье же, дрянь этакая?
— Сама дрянь! — выпалил Никита, решившись впервые дать Аграфене отпор. — Воровка! Украла мое масло! Мне твоего грязного жира не нужно.
— Ах ты, гадина! Еще воровкой обзываешь! Я тебе морду разобью, — наступала на него Аграфена.