Егор отвел Никиту в угол, обнял его и, нагнувшись, стал шепотом расспрашивать. Потом выпрямился и сообщил окружающим:
— У него украли ситец, который ему выдали на рубашку.
— Милый ты мой! — взволнованно заговорил подошедший Афанас, вытирая платком Никитины слезы. — Первого улусного богача на диспуте на обе лопатки уложил, а сам плачешь из-за четырех аршин ситца… И подлец же тот, кто обокрал его! Нужно пойти с обыском.
— Обыск, обыск! — с готовностью подхватил кто-то.
Решено было оставить мальчика на кухне, чтобы он погрелся и обсушился, а самим отправиться в интернат. Но Никита и минуты не задержался на кухне. Он выскочил через черный ход и помчался в интернат. Паренек надеялся увидеть убегающего вора с его отрезом под мышкой.
С криком: «Обыск идет! Попадет вору!» — влетел он в помещение.
Зашумели, заволновались плотники, которые строили здание новой школы и, после ухода ребят на уроки, пили свой дневной чай в интернате.
Вскоре появился Сюбялиров и с ним несколько человек. Начался обыск. Рылись за печкой, ломом поднимали половицы, искали во дворе и на крыше дома.
Отрез не нашелся.
Никита пришел в школу, когда уже кончились уроки и шло общее собрание учащихся. Его обступили, как самого популярного человека. Он поднялся на скамейку и стал держать речь:
— Товарищи! Кто-то украл сегодня мой ситец. И я опять остался голым. Но я от этого не помру. Ситец у вора все равно когда-нибудь износится, а я буду жить.
В группе барчуков, сидевших особняком, громко фыркнул Вася Сыгаев.
— Ты не смейся буржуй, я с тобой еще расправлюсь! — закричал Никита и спрыгнул со скамейки.
— Почему со, мной? — растерялся Вася, поднимаясь ему навстречу. — Ведь не я же украл!
— А ты радуешься горю человека. Вот в ревкоме пожалели, с обыском приходили. А ты, буржуйское отродье, сидишь и фыркаешь. Ты бы еще больше радовался, если бы я заплакал. Но я перед тобой, буржуй, не заплачу! Я тебе это припомню…
А вечером убитый горем Никита лежал накрыв голову чьим-то одеялом. Утомленный всем пережитым, он, наконец, стал засыпать, но сквозь сон услышал чей-то шепот. Потом кто-то потянул его за ногу. Никита приподнялся. Егор Сюбялиров разложил на нарах два лоскута ситца разного цвета, подергал концы усов и, разводя руками, сказал:
— Бери, Федосьин сын. Мне вот дали. Тут немногим больше трех аршин. Тебе на рубашку хватит… Белый на живот пойдет, а серый — на спину. И будешь ты, друг, похож на селезня… Пойдем, моя жена мигом сошьет тебе. Да ты что, дружище, опять плачешь? Не годится мужчине плакать!
Прижимая к себе два лоскута ситца, Никита плакал благодарными слезами.