Он уже давно не спал, но ему не хотелось отвлекаться от своих мыслей ради какой-нибудь очередной новости, вроде той, что мышка укусила за ухо другую мышку.
— Гляди! Да ты погляди…
Под изгородью, играя мелкой рябью, собралась в большую лужу талая вода. За ночь она покрывалась тонким ледком. Сейчас у самого края ледяной корочки, распластав красные лапки и вытянув шею, сидел красавец селезень. Серая его подруга, доверившись бдительности спутника, беззаботно помешивала тупым клювом, роясь в рассыпанной вдоль изгороди сенной трухе, цвет которой почти сливался с ее оперением.
Братья замерли, словно зачарованные.
Но вот селезень еле заметно повел головой, глухо крякнул, и тотчас обе птицы разом взлетели. Мигом вскочили и братья.
А селезень, улетая за подругой, солидно покрякивал, как умудренный опытом человек, назидающий свою любимую молодую жену.
На протяжении двух дней молодой учитель и его братишка были самыми популярными людьми в наслеге. Каждый стремился подробно расспросить их, все им несказанно завидовали. Не всякому ведь суждено такое счастье — первым увидеть весенних уток.
С той поры ученики второго класса стали почти ежедневно выходить на экскурсии в лес, на поля. С песнями собирали подснежники, украшали цветами могилу Эрдэлира. Потом Никита читал взволнованным, притихшим ученикам речи товарища Сталина «По поводу смерти Ленина» и «О Ленине».
— Клянемся и мы стать настоящими большевиками! — воскликнул, вскакивая, Кузьма Кыралыров, после того как Никита прочел им сталинскую клятву.
— Клянемся! — повторили за ним охваченные единым властным порывом остальные ребята.
Это был памятный день в жизни молодого учителя.
На экскурсиях Никита рассказывал об Октябрьской революции, о Красной Армии, о борьбе с белобандитами. Иногда, держа перед собой русскую книгу с короткими рассказами, он читал ее, тут же переводя на якутский и при этом свободно толкуя текст, отчего все русские классики становились в его пересказе ярыми врагами царя.
В класс Никита возвращался с ребятами лишь на письменные уроки.
— Ты, видимо, избрал экскурсионный метод преподавания? — с ехидством замечал Силин, кривя рот и отворачиваясь.
— А разве этот метод запрещается? — спрашивал Никита с достоинством, хотя и не знал толком, существует ли вообще такой метод. — На свежем воздухе лучше, — добавлял он независимо.
Может быть, и не много дал молодой учитель своим питомцам в смысле овладения грамотой, но чувство горячей любви и благодарности к советской власти, как и горячую ненависть ко всем угнетателям, он определенно вселил в них. Конечно, во всем сказывалось отсутствие должного образования у самого Никиты. Например, к концу зимы он с ужасом обнаружил, что ответы на вопрос «что?» в именительном и винительном падежах далеко не всегда совпадают. А он-то всю зиму твердил ребятам, что это «все равно»! Пришлось склонение переучивать.