Она крепко обняла Никиту, прильнула щекой к его уже не по-юношески широкой груди, потом быстро отстранилась и слегка подтолкнула сына ладонями в сторону Боброва:
— Береги, Виктор, птенчика моего…
— До свиданья, Федосья, будь здорова, — ответил Бобров и протянул ей руку.
Среди босоногой детворы, воробышками облепившей изгородь, долго еще виднелась худенькая фигурка Федосьи, то и дело торопливо поправлявшей свои седеющие непокорные волосы…
— Что мне сказала твоя мать? — задумчиво спросил Бобров, поравнявшись с Никитой.
— «Береги, говорит, моего…» — Голос у Никиты вдруг дрогнул и осекся. — Говорит… — и он низко нагнулся, будто поправляя стремя с другой стороны.
— Понятно, — тихо сказал Бобров. Потом он придержал коня и крикнул Ковшову: — Эй, старина, ты-то чего приуныл? Спел бы!..
Ехал на ярмарку
Ухарь-купец…—
раздалась позади громкая песня.
Перед Никитой будто впервые открывались огромные озера, голубые воды которых терялись где-то на горизонте, бескрайная тайга, обильные луга, обширные равнины. Всего этого он, казалось, раньше не замечал, а если и видел, то иным, прежним, не таким.
Стояла ясная, сухая осень. Солнце светило так ярко, что казалось, будто на небе слегка подтаивало. Вся природа оделась в богатый разноцветный убор. На холмах резвилась детвора. Женщины в пестрых ситцевых платьях, с раскрасневшимися добродушными лицами спешили на работу. Они проходили с подойниками, с серпами, с граблями и смеялись без всякого видимого повода.
Отовсюду слышался веселый перестук молотков, бойко шуршали пилы, озорно топотали топоры.
Вдоль тракта, на отлогих пригорках, люди поднимали целину, корчевали пни на дымных расчистках, возили навоз.
Еще не было машин на просторах Якутии. Все та же вековая соха, простейший рычаг — дубина, лопата да топор. Но сами люди будто обновились, будто выкупались только что в чистой речке или сбросили с плеч тяжелую ношу. Все были приветливо озабочены и радостно возбуждены. Если прежнего крестьянина якута не особенно трогало происходившее за пределами его наслега и доходившие оттуда вести воспринимались только как занимательная сказка, то сейчас он уже духовно сроднился со всей советской родиной, со всеми советскими народами.
Люди как будто стали и ростом выше и лицом добрее.
Это была счастливая, мирная пора, наступившая после победы над якутскими баями, над белыми офицерами, над генералом Пепеляевым. Каждый якут воочию убедился, что за его счастье, за его свободу не пощадили своей жизни славные сыны русского и других народов, и теперь он с уверенностью смотрел в будущее.