Никита пришел на первое общее собрание студентов педтехникума, где должны были рассматриваться заявления о стипендиях. Студенты рядами ходили по широкому коридору второго этажа и громко пели:
Под частым разрывом гремучих
гранат
Отряд коммунаров сражался,
Под натиском белых наемных солдат
В расправу жестоку попался!..
Никита долго стоял у лестницы, вслушиваясь в знакомые слова песни о гордо погибающих коммунарах.
— Ляглярин!
Никита оглянулся. Перед ним стоял низенький краснолицый Вася Сыгаев.
— Как ты сюда попал? — насмешливо оглядывая Никиту с ног до головы маленькими серыми глазками, удивленно спросил Сыгаев. — Учиться, что ли, приехал?
Они постояли, вглядываясь друг в друга, словно не веря своим глазам.
Думаю учиться, если дадут стипендию.
— Дадут, конечно! — воскликнул Вася. Он усмехнулся, подмигнул и добавил: — А не дадут, так сами возьмем! Мы, нагылские, народ отчаянный, друг за друга горой! Вот увидишь… Давай походим.
— Нет, я постою.
— Петя, а Петя! — крикнул Вася кому-то и примкнул к ребятам.
И вот он уже идет в одном ряду с Петей Судовым, двумя незнакомыми Никите парнями и какой-то девушкой. Все они были хорошо одеты. Поравнявшись с Никитой, Вася толкнул Петю локтем и кивком головы показал на него.
В это время зазвонил колокольчик. Они оба подскочили к Никите и, подхватив его под руки, увлекли на собрание. Там Петя и Вася усадили своего земляка между собой.
Председательствовал на собрании широкогрудый и медлительный молодой человек в простых торбасах и сатиновой косоворотке, перетянутой широким ремнем. Председатель, которого, как потом узнал Никита, звали Павлом Тарасовым, не спеша читал одно заявление аз другим, спрашивая каждого претендента на стипендию, хочет ли он что-нибудь добавить к своему заявлению. Гротом он ставил вопрос на голосование, подсчитывал голоса и объявлял результат. Его решительное с бронзовым отливом лицо было напряженно, а светлые брови все время хмурились.
Каждый раз, когда Тарасов брал новое заявление, у Никиты больно сжималось сердце. Он боялся, что до него не дойдет очередь, как уже объявят, что больше стипендий нет.
Беспокойство его все росло и росло. «А есть ли там мое заявление, — думал он, — может, его просто потеряли?»
Люди выходили в коридор покурить, заходили обратно, а Никите казалось, что стоит ему только выйти за дверь, как назовут его фамилию. А раз его не будет, то ему наверняка откажут. Поэтому он готов был сидеть хоть до утра, но перестал прислушиваться к выступлениям и не интересовался результатами голосования. Он был целиком поглощен своими мыслями и тихонько бормотал слова, которые хотел сказать, когда придет его очередь.