В зале много молодых лиц, много студентов, им по большому счету наплевать на нынешних политиков, возню у трона, царскую или иную власть… И они, как Наденька в финале книги, могут утверждать: «У меня осталась одна мечта. Я мечтаю о муже, дружной семье и здоровых детях…» Но сама трагическая судьба России вовлекает нас в свой жестокий поток, и мы сегодня, на исходе века и тысячелетия, снова стоим на распутье и не можем угадать, что же нас ждет. Тем и современен роман Бориса Васильева, что он помогает через трагическую судьбу героев понять что-то о нашем времени и о нас самих. «Чудес нет, – сказано в финале книги, – но есть Тайны. И пока мы верим в них – они есть. А значит, всегда есть надежда на спасение. Всегда».
О Грише Горине
«Улыбайтесь, господа…»
Гриша был моложе меня, но никуда не деться, все мы, кто раньше, кто позже, оперились и вылетели из того гнезда, которое позже обозначили словом «шестидесятники». Нашего брата можно угадывать не только по возрасту и биографии или по бессмысленной ругани нынешних критиков, самоутверждающих таким способом самих себя, но и по непривычному (а может, и неприличному – кто знает) для нового века, почти чеховскому, старомодному отношению к литературе и вообще к жизни.
Мы не верили, конечно, ни Союзу писателей, ни нашим идеологам от культуры, но мы верили в гуманизм тех гонимых, которые нам предшествовали. Некоторых, как Ахматову, как Пастернака, мы застали в живых, и в этом было наше спасение. Именно в нем, в Горине, эти высокие рыцарские начала были выражены ярче, очевиднее, чем у многих из нас. Барон Мюнхаузен, не тот, что в книжке, там он даже мелковат по-человечески, а тот, что создан талантливым пером Горина, – человек великих помыслов, мечтатель, философ и просто великодушный малый, тайно страдающий от непонимания окружающей его толпы, – уж верно был сродни его автору.
И если нынешние беллетристы – плоть от плоти обозначенной в финале у Горина толпы, – не отличишь, и даже как бы этим похваляются, то мой товарищ взирал на нее подобно герою с высоты эшафота, сверху вниз, с грустной всепонимающей улыбкой человека, знающего все наперед. Теперь-то, задним числом, и нам видней, что это он сам стоял перед веревочной лесенкой, по которой долго-долго будет подниматься на небо. Но ведь прежде, чем навсегда уйти, он произнесет эти удивительные слова: «Улыбайтесь, господа…» Внушая тем немногим из окружающих, которые способны его услышать, надежду на то, что и они еще заблудшие, но не до конца погубленные души. И возможно, его уход – это только начало их возрождения.