Понастроили заборов, закупорились в глуши,
Что ж вы, братцы, инженеры человеческой души?!
(Воспроизвожу по памяти.)
Но опять же, не в секретарской он живет дачке, а в своем, купленном на поэтические заработки доме. Но возглавляет делегации, произносит необходимые при случае речи, не лишенные юмора, и мне вдруг повезло: после многолетних запретов (был «невыездным») попадаю вместе с ним в поездку в Италию. У меня и фотография хранится на память: мы сидим на мраморных ступеньках знаменитого музея на площади Венеции в Риме, втроем, и Алла Киреева рядом.
Я часто вспоминаю эту поездку как подарок судьбы. Хотя потом выяснилось, был еще один в этой поездке человек, который за мной приглядывал и подробно доносил. Но не Роберт, тут была возможность лишний раз убедиться, что наш товарищ не скурвился, не забурел, все те же врожденная интеллигентность, уважение, соучастие к ближним, которые мы в нем всегда ценили.
Юлиу Эдлис где-то замечает, что в нем грима было меньше, чем в других. А я думаю, что грима не было вовсе. Он был естествен, это в нем и привлекало. А через других знакомых доходило, что Роберт не разучился откликаться на чужие беды, многим помогает.
В это время никаких личных контактов у нас уже не было. Но запомнился день рождения приятеля в кафе «Белый аист», и вдруг Роберт поднял тост за меня, сказав какие-то прочувственные слова о повести «Ночевала тучка золотая». Повесть только вышла, и хоть друзья ее знали задолго до этого, а этот приятель как раз хранил (как положено, под бельем у своих родителей) рукописный экземпляр повести, слово Роберта было для меня особенно ценно. Одна из первых, хоть и устных, рецензий. Не просто отметил, а поставил (он, давно знаменитый!) на один уровень с классикой.
Я не обожаю воспоминаний, где мемуаристы более рассказывают о себе, чем о предмете воспоминаний. Даже бытовала шутка про одного сочинителя детективов, что, произнося тосты, он любой чужой день рождения превращает в свой. Но, кажется, и мне не удалось избежать того же самого. Меня, наверное, оправдывает тема, обозначенная самим Робертом: так кто же такие «мы»?
Так вот, последние встречи для меня не менее важные, даже главные, это когда Роберт пришел к нам в Комиссию по помилованию. Точно помню, что пригласил его Булат Окуджава. Но, полагаю, дело не только в авторитете Булата, привела его к нам та же гражданская позиция, которая привела и Булата, и других: возможность в трудные времена снова обрести себя полнокровно в гражданском обществе, там, где можно незримо, нерекламно, но вполне достойно помогать самым несчастным, тем, кто оступился и попал в беду. О болезнях, которые его в это время преследовали, не упоминал. В последних стихах, которых мы тогда не знали, он скажет со всей пронзительностью: