А ведь в жизни Чехова поездка на Сахалин остается особой, исключительной вехой, которая во многом изменила его взгляды и повлияла на его мировоззрение. Да и в человеческом плане он был жестоко контужен увиденным на острове, он писал, что весь «просахалинился»… Возможно, и туберкулез, который свел его в могилу, берет свое начало от этой поездки.
«И зачем я сюда поехал, спрашиваю я себя, – писал Чехов, – мое путешествие представляется мне крайне легкомысленным… Высажусь на сахалинскую почву, не имея ни одного рекомендательного письма, могут попросить уехать обратно». А ведь у Антона Павловича как раз была рекомендация от солидного суворинского издательства, только из-за своей скромности он ее никому не показывал. Это нынешние по любому поводу тычут под нос так называемую ксиву. А без нее в наши времена не только на остров Сахалин, а в какой-нибудь санпропусник не попадешь.
Ну а можно ли, скажите, сегодня реально представить, что приехал какой-то лекарь Чехов (так прописано в дорожном документе), на закрытый для посторонних глаз, «режимный» остров, а ему тут же выдают предписание, что он может все видеть и везде бывать! А тамошний генерал-губернатор скажет так: «Смотрите, нам скрывать нечего. Вам дадут пропуск во все тюрьмы и учреждения, вы будете пользоваться документами, необходимыми для работы…» Этот же странный губернатор (барон Корф) после посещения тюрьмы, где он обошел все камеры, принял прошения и расковал многих кандальников, произнесет еще такие слова: «Путь добра бесконечен».
Вам попадались такие генерал-губернаторы?
Мне до сего дня не попадались.
Впрочем, как и писатели, которые бы захотели потратить три месяца на проклятую и рискованную дорогу, а потом еще столько же времени проводить в диких условиях стопроцентную перепись десяти тысяч человек, то есть поголовно всего каторжного населения, убийц и разбойников, а многих из них подлечить физически и духовно.
Но еще до поездки Антон Павлович прочитал, изучил 179 работ, посвященных русской каторге, и в частности Сахалину. А своему издателю Суворину, который выразит недоумение по поводу странного желания Чехова ехать в такую даль, он в письме скажет: «Из книг, которые я прочел, видно, что мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, развращали, размножали преступников и все это сваливали на тюремных смотрителей. Теперь вся образованная Европа знает, что виноваты не смотрители, а все мы, но нам до этого дела нет, нам неинтересно…»