В чреде замечательных имен лауреатов премии имени Александра Меня я хотел бы выделить человека, повлиявшего на мою жизнь и творчество, – Льва Копелева. Он прошел многолетний путь через сталинские лагеря и не сломался. С ним и его спутницей Раей Орловой нас связывала личная долгая дружба. У меня сохранились их письма на тончайшей папиросной бумаге, переданные тайно из Германии, после их высылки из России; на такой же бумаге я посылал ответ. А когда впервые в жизни мне разрешили выезд за рубеж, мы встретились в Мюнхене в 89-м году, точней, воссоединились, и именно Лев Копелев рекомендовал издательству «Альбрехт Кнаус» мою книгу «Ночевала тучка золотая».
Я полагаю, жизнь Копелева, которого в Германии помнят и ценят более, чем в России, положившего вместе с великим Бёллем первый камень в основание строительства Европейского Дома, может быть примером высочайшего служения культуре на благо сближения наших стран.
Мне не повезло с детства изучать немецкий язык. В это время я, хоть вынужденно, изучал язык улиц, язык тюрем. Более того, для меня немецкий был тогда языком врага, погубившего мою бабушку и на многие годы разлучившего с отцом. Но однажды педагог в детдоме, а среди них было много образованных людей Серебряного века, не вписавшихся в советскую систему, таким разрешалось работать лишь в грязных опасных колониях для беспризорных… Так вот, этот педагог прочел мне строчку из Гете: «Roslein, roslein, roslein rot, roslein auf der Heide». Не зная чужого языка, я почему-то сразу понял, о чем стихи, я был ими контужен. В моем диком окружении банд, помоек, черных рынков и голода розы не произрастали. Через всю жизнь пронес я в своей памяти, как драгоценный подарок, эти дивные строки. Так начиналось мое приобщение к немецкому языку и культуре.
Меня иногда спрашивают, как в условиях войны удавалось нам выживать и спасаться. Отвечаю: спасали не только куски хлеба, но такие стихи. Спасет ли красота – по Достоевскому – мир, не знаю, а меня она спасла. Не только стихи о розе, но и книги, которые удавалось достать. В военном детдоме книга была фантастической редкостью, наверное, большей, чем при изобретателе печатного станка Гуттенберге. За одно прочтение, я не говорю обладание книгой, надо было платить не одной суточной пайкой хлеба.
А свою первую в жизни книгу я получил в десять лет, а если честно, украл из горящего дома в нашем поселке. Мы, беспризорники, не боясь, что деревянные балки обрушатся, пробрались туда в надежде что-то ухватить поесть, а я наткнулся на горящую книгу, это был Майн Рид, «Всадник без головы». Я носил книгу за пазухой, а образ неправедной пули, меченной убийцей тремя буквами «К»: Капитан Кассий Кальхаун (столько лет прошло, но помню!), стал для меня символом зла.