Нам предстоял 350-километровый марш к восточному берегу Ботнического залива, до Оулу. Там вроде бы должен был быть ещё наш гарнизон[179], и была надежда на его помощь. Неделя пути. Русские над нами издевались. Они вполне могли нас догнать и добить. Но их мотопехота просто шла за нами. А с воздуха нас долбила авиация, причём в основном финская. От авианалётов мы укрывались под деревьями в лесах. Но после каждого налёта мы всё равно не досчитывались человек по сто. Никто не искал не вышедших из леса, может, там и оставались раненые. Но только чем мы могли им помочь? К третьему дню марша сгорел последний БТР. Редкие финские деревушки и хутора встречали нас пустыми, брошенными домами. Мы по следам определили, что перед нами по дороге идёт автоколонна, эвакуирующая население. Скот и продовольствие в брошенных деревнях мы практически не находили. Кое-кто из нас пытался охотиться, но без существенных результатов. Один только раз посчастливилось из пулемёта завалить старого лося. Потом Шрайбер запретил охоту. Боеприпасов оставалось совсем немного.
В последних числах марта мы подошли к Оулу. И не было радости в том, что мы достигли цели. В строю остались 1230 человек. Более полутора тысяч камрадов мы потеряли за неделю пути. За несколько километров до города мы впервые за эту неделю столкнулись с противником. Окопы, артиллерия. Не знаю почему, но из авиации тогда отметилась всего четвёрка финских истребителей. Мы попытались с ходу прорваться к городу. Ни черта не получилось. В окопах были русские, и у них было просто огромное количество пулемётов. Наша атака захлебнулась. Из атаки не вернулись почти полтысячи солдат. Мы ушли в лес к северу от города. Шрайбер был ранен, и его несли на самодельных носилках. И тут оказалось, что я остался последим выжившим командиром батальона и следующим по званию и должности офицером нашей дивизии за Шрайбером. Шрайбер приказал мне принять командование. Он сказал, что лёд в заливе ещё должен держаться и у нас есть шанс по льду дойти до нейтральной Швеции. Если бы мы тогда знали, что Швеция уже совсем не нейтральна…
Шрайбер застрелился, а я ночью вывел остатки дивизии на лёд залива. Почти двести километров до Швеции. Мы думали, что ещё пять дней пути и наши мучения закончатся. Наивные…
Все мы были одеты в зимнюю белую форму, но за время отступления она перестала быть белой. Мы были хорошо видны на льду. Нас никто не преследовал, только раза три-четыре в день прилетало звено-другое финских истребителей и развлекалось охотой на обессиленных солдат. Днём начало пригревать солнце, и лёд покрывался лужами и хлюпающей снежной кашей. Ночью температура падала и начинал дуть пронизывающий, влажный и холодный ветер. Сказать, что мы устали, это не сказать ничего. Мы были измотаны до предела. Последние сухари закончились ещё в первый день ледового перехода. Иногда удавалось подстрелить нерпу, и тогда её разрывали и ели прямо сырой. Каждый день мы теряли по сотне товарищей, и большую часть из них не от огня финской авиации. Солдаты просто не выдерживали тяжести пути. Они просто падали на лёд и засыпали. Помочь им было нечем, и остатки дивизии уходили дальше, оставляя умирать своих камрадов.