Но в тот вечер Николай Павлович, как, впрочем, и многие другие из присутствующих, ничуть не тревожил себя суетными размышлениями о причудливых капризах судьбы. Он был в ударе, говорил остроумно и много, и Дмитрий Алексеевич, хотя и несколько утомленный, возвращаясь домой в экипаже, сказал Наталье Михайловне:
"Весьма незаурядная личность этот граф. Ты знаешь, Наташа, он мне напоминает большого ребенка".
И вот сейчас этот большой ребенок, этот жизнерадостный и честолюбивый человек, привыкший действовать, находился едва ли не под домашним арестом в негостеприимном Константинополе, которым он совсем недавно повелевал.
На официальных приемах он уже не пользовался всеобщим вниманием, хотя Генри Эллиот, дружески расположенный к нему, продолжал укреплять в нем надежду на серьезное сотрудничество Лондона с Петербургом. Но это были только слова, и сам английский посланник едва ли верил в их искренность либо заблуждался относительно истинных намерений британского правительства, в котором все более укреплялось влияние министра колоний маркиза Солсбери, отнюдь не расположенного искать путей к мирному разрешению возникшего кризиса: маркиз понимал, какие пагубные последствия может повлечь за собой укрепление позиции России на Балканах для пошатнувшегося авторитета Британской империи в Индии и других ее колониях.
Игнатьев, однако, не считался с реальным положением дел, все еще надеясь каким-то образом повлиять на правящую верхушку Турции и склонить англичан к сотрудничеству. К тому же он приобрел могущественного союзника в лице Государственного канцлера Горчакова, тоже делавшего ставку на мирное разрешение кризиса, Милютина это раздражало; нельзя сказать, чтобы он подталкивал правительство к войне, но здравый смысл его и весь прошлый жизненный опыт восставали против самоуспокоенности, и каждый его доклад царю неизменно сводился к мысли о необходимости укрепления армии. Об этом он думал и сейчас, после беседы с Сабуровым, об этом был намерен говорить и в следующую пятницу в Ливадии, хотя знал, что это будет воспринято, как всегда, без удовольствия и должного внимания…
Поднимаясь по тропинке к своей даче, Дмитрий Алексеевич остановился на повороте, за которым море скрывалось из виду, оглянулся и, к своему изумлению, увидел все так же неподвижно сидящего на камне Сабурова.
Из дневника Д.А. Милютина:
"3 сентября. Пятница. — Пробыв два дня в Симеизе, среди своей семьи, я возвратился в Ливадию вчера вечером и нашел здесь прежнее мрачное настроение. Во дворце за обедом и на вечернем собрании, как передавали мне, толковали о неизбежности войны; сам Государственный канцлер говорил об этом направо и налево; при этом громко сетовал о моем отсутствии и поручал сказать мне, что имеет крайнюю надобность видеться со мной прежде моего доклада государю.