Наверное, на этом месте мне следовало бы преисполниться сочувствия, только не вышло. Я лишь пожала плечами, мол, и такое случается.
Но хотя бы промолчала.
Это уже достижение!
— Многие пытались вырваться и… возвращались назад, ибо там, за границей города, вдруг возник совсем иной мир. Мир, в котором нам не было места.
Нет, все равно не сочувствую.
Вот такая я черствая тварь. Или тварь не я?
— Последним замолчала Аметистовая пристань. Небольшой город, возникший рядом с шахтами. В них добывали огненные аметисты. Камни, равных которым по красоте и силе, не было.
Дракон замолчал.
А я подумала, что такою пастью, ну, как у него, разговаривать не слишком удобно. Хорошо, что мы во сне. Во сне пасти говорить не мешают.
— Наверное, именно тогда я понял, что мы следующие. Что тот, новый мир, нас не пощадит.
Догадливый, однако.
Но я вновь проявила несвойственное мне прежде благоразумие и промолчала.
— Я точно знал, когда граница была нарушена. Город… город живой и мы с ним связаны, — по шкуре дракона прошла мелкая дрожь. — Мой брат вернулся.
— И убил тебя?
— Нет. В этом не было нужды. Мы и без того были обречены.
— Тогда зачем вернулся?
Нет, в самом деле не понимаю этого вот желания плюнуть врагу в рожу. Оно, конечно, душевные порывы — дело такое, труднопредсказуемое, а с другой стороны небезопасно же ж. Враг и обидеться может.
— Он привел своих детей, дабы показать им град обреченный.
Экскурсия, стало быть.
Матушка говорила, что её тоже на экскурсию водили. В музей то ли искусства, то ли культуры, то ли всего и разам. И печалилась, что мы-то с Эдди так и останемся неокультуренными.
— И ты его убил?
— Нет.
Ничего не понимаю.
А как же сиу? Воззвание к богам и все такое, гнев вышний, проклятье.
Проклятье вот точно существует, иначе мы б тут не болтали, а спала бы я крепко да спокойно.
— Говори уже, — сказала я дракону, который как-то сумел пристроиться на троне. Золотые лапы его опирались на подлокотники, хвост уходил под трон, а сам дракон сгорбился, вывернул спину неестественным образом.
— Сперва он пришел один. Ко мне. Город… город уже впал в безумие. Мои родичи, возможно, не до конца осознавали все то, что нас ожидало, но чувствовали близость смерти. И она пугала.
Понимаю. Живешь, живешь себе вечно, весь такой могучий и распрекрасный, а тут раз и все.
Обидненько.
— Этот страх окончательно лишил их разума. И кровь тех, кто еще оставался в городе, лилась на плиты его. Сперва убили всех рабов, даже тех, кого прежде не удостоили бы взглядом. Забойщики скота и золотари, те, кто топят жир и моют улицы, те, кто занимается самым тяжелым бессмысленным трудом, они были призваны. И удостоены дара любви.