Она что, серьезно, от сотворения мира рассказывать собирается?
— Мы жили тихо. Мирно. Я помогала отцу в его работе. Его очень ценили Мастера и… — она все-таки всхлипнула. — Я не представляю, что случилось!
Я представляю.
Она нашла приключение на задницу, а досталось папаше.
— Еще в прошлом году пошел слух, будто бы… будто старый мастер Олаф отошел, и место свое уступил не сыну, а племяннику. Про того никто не слышал. Отец сказал, что он, скорее всего, даже не племянник, потому что у мастера племянников не было, а о его братьях мало что известно, — она отправила в рот крохотный кусочек мяса, который поспешно проглотила. — Однако сына мастера обвинили в подлоге, и еще в сговоре со внешниками. И его судили.
По круглой щечке поползла слезинка.
А вот взгляд Молли мне не понравился. Не было в нем печали, скорее легкое раздражение. Неужели полагала, что бросятся утешать?
— Тогда-то многие и поменялось. Обнаружили заговор. И… на каторгу отправили не только его, а еще других многих.
У них тут и каторга имеется? Надо же, совсем цивилизованные.
— Совет наново избрали. Отец был недоволен. Он говорил, что это неспроста, что…= надо уходить. Он и собирался. Мы никого не знали там, снаружи, но… у нас были деньги. И отец сказал, что этого хватит, чтобы устроиться. Но… не успел. За ним пришли.
Слезу она все-таки смахнула.
— Нас забрали. Отца и… меня, — голосок задрожал, а Эдди нахмурился. Девицу жалеет? Или тоже видит, что все её нынешнее блеяние — притворство.
Надо уходить.
Чувство, что эта красавица тут не просто так, образовалось и окрепло.
— Его отправили в тюрьму. Мне обещали, что к нему проявят снисхождение, если я буду сговорчивой… и… склоняли… к такому… к… — она прижала руки к груди.
Ага, склоняли, но не склонили.
Что-то тут не вяжется. Вот честно. Даже Бетти находила, чем обламывать скандальных шлюшек, а тут чтобы цельный заговор да разбился о неприступную крепость одной добродетельной девы?
Не смешите.
— Меня и других девушек отобрали… поместили… они называли это домом Добродетели… — а говорит она медленно, наблюдая при том за Эдди.
И за Чарли.
Нет, вот руки прямо иззуделись все треснуть эту раскрасавицу. А главное, что Эдди, что Чарли слушают да кивают пресочувственно.
Злости не хватает.
— Мы там жили… с другими девушками, — она даже всхлипнула и слезинку смахнула. Реснички задрожали, губы скривились, того и гляди вот-вот расплачется.
— И чего? — спросила я довольно-таки грубо.
Она аж подпрыгнула.
Уставилась так… нехорошо. Думаю, она бы мне в волосья вцепилась с неменьшею охотой, чем я ей. Вот, похоже, общее мы уже нашли, а это, как говаривал наш пастор, уже шаг к взаимопониманию и примирению. Мириться я не собиралась, но понять, чего эта лахудра прекрасноокая замыслила, хотелось бы.