Когда он толкнул ее на пол, она была так ошеломлена, что даже не вскрикнула. Эта девочка должна была подчиняться всем правилам потайного убежища. Она должна была дать ему расстегнуть свое красное пальто и стянуть штанишки. Ему были приятны ее крики, но если допустить шум, могут возникнуть неприятности, а неприятностей он хотел менее всего. Молчание и послушание — вот то, что ему было нужно.
Он знал, как остановить крик. Нажать левым предплечьем ей на горло, используя весь свой восьмидесятикилограммовый вес. Глаза ее последний раз взмолились о пощаде и померкли. Но не закрылись. Он снял с нее толстый шерстяной шарф (с темным рисунком «елочкой») и завязал ей глаза.
Теперь она стала такой, как надо, — молчаливой и покорной.
Но даже когда он пристроился меж прохладными, пухлыми бедрами девочки, ничего не произошло. Все движения в такт с ее судорогами вызывали лишь возбуждение, но не эрекцию. Впрочем, это уже не имело значения — на какой-то ослепительный миг он понял, что удовлетворено его сокровенное желание.
Но потом произошло поразительное. Он-то считал, что получил удовольствие, а оказалось, он даже не знал еще, в чем это удовольствие состоит. Когда его пальцы пристраивали сперму туда, где ей надлежало быть, его охватило внезапное желание изувечить половые органы девочки; и когда он сделал это, интенсивность второго оргазма с такой очевидностью превзошла первый, что он сперва даже не мог осознать значение этого нового опыта, этого нового секрета высшего наслаждения.
Девочка все еще хрипела и билась. Он смотрел на нее, понимая, что должен принять решение. Если она заговорит, жена никогда не простит ему… Три взмаха ножом вырезали треугольник на ее животе вершиной вправо. И теперь уже в домике на окраине воцарилось полное молчание.
Может быть оттого, что он, словно свернутый коврик, нес под мышкой девочку, а в другой руке держал ее портфель, Чикатило забыл погасить свет. Или, быть может, он был слишком обеспокоен тем, не идет ли кто по неосвещенной улице между ветхими домами. Убедившись, что никого нет, он, наверно, пошел слишком быстро, не заметив уличающих его пятен крови снаружи у крыльца. Самым главным сейчас было пересечь участок, заросший бурьяном и рогозом и выходивший к речке Грушевке.
Единственное, что он мог теперь сделать, — это бросить тело девочки в речку, а следом швырнуть ее портфель.
И когда он повернулся и зашагал прочь, студеная речная вода быстро уносила девочку вниз по течению. Девочка была еще жива.
Едва услышав, как его шестилетний пасынок, прибежав домой, кричит: «Папа, они достали из реки девочку», — Александр Кравченко почувствовал, как сердце у него упало. Если девочку убили, милиция быстро придет за ним, а если же девочку изнасиловали и убили, они придут за ним еще быстрее. Первое, что они сделают, — проверят, есть ли в их местах люди, уже осужденные за подобные преступления. И обнаружат, что в 1970 году он был осужден за изнасилование и убийство девушки, своей ровесницы, — тогда ему было семнадцать. Увидят, что ему дали максимальный для несовершеннолетнего срок — десять лет. Бумаги в его деле покажут, что после шести лет колонии он был выпущен 12 августа 1976 года и должен отбывать оставшийся срок (три года одиннадцать месяцев и четыре дня) на народнохозяйственных работах. Но, может, им не придется и проверять дела, просто кто-нибудь вспомнит: Кравченко, да он живет всего в трехстах шагах от того места, где нашли девочку.