Но дело попало к Кумскому, тот недвусмысленно дал понять доценту, что может прекратить его дело (разумеется, не безвозмездно) — и вот у нас редкая возможность услышать, каким образом и на уровне каких слов происходят подобного рода разговоры.
«Кумский сказал, — пишет Кононов, — что моя судьба в его руках. "Я следователь, — сказал он, — от меня зависит многое. Быть ли человеку в тюрьме или на свободе". Я заметил ему, что этот вопрос решает закон. А Кумский ответил: "Закон сейчас в моих руках. Захочу — признаю отсутствие состава преступления, а не захочу — будете сидеть 11–12 лет, писать жалобы, которых никто не будет читать. Разница между свободой и тюрьмой сейчас такая же, как между вашей "Волгой" и моими "Жигулями". Я еще раз спросил: так какая же разница, и Кумский ответил: "Ты же кандидат наук, думай — разница в пять тысяч". Он объяснил, что пять тысяч решат мою судьбу — быть мне в тюрьме или на свободе. И прибавил: "Думай, время не ждет". И дал свой служебный телефон».
Собрались родные, друзья, доцент с возмущением рассказал им, чего требует Кумский, все были взволнованы, одни энергично поддерживали Кононова в его решении не сдаваться, другие, напротив, горячо советовали не ссориться со следователем, да еще таким, как этот, и предлагали деньги взаймы.
Среди собравшихся оказался сотрудник прокуратуры, он поехал к Кумскому, вернулся мрачным — настаивает, сказал, на пяти тысячах и грозит если к праздниках не принесет, после праздников я его арестую.
Не таясь, не скрываясь, ничего не боясь.
Кононов денег не принес и после праздников был арестован.
Но Кумский, как вы помните, большой педант, человек последовательный. На первом же допросе он спросил арестованного, не передумал ли тот. Кононов не передумал.
И вот сидевший с ним в камере некто Григорьев, уже осужденный, стал усердно его уговаривать, единственный-де способ спастись — дать Кумскому деньги.
Потом тот же Григорьев с теми же уговорами пришел в семью Кононова, к его жене и матери. Как это — осужденный пришел из тюрьмы? Вот именно: из тюрьмы его на минуточку выпустили, чтобы уговорил этих женщин, мать Кононова и его жену, и он пошел, уговаривал, кстати, взял с тех триста рублей (без отдачи) и вернулся в тюрьму. Несчастные женщины с отчаяния, может быть, и согласились бы на взятку, но сам Кононов решил не сдаваться. И действительно, продолжал борьбу — и в суде, который его осудил, и после суда, и в колонии.
Его жалобы в инстанциях копились едва ли не мешками — как и предсказывал Кумский, их никто не читал.
(Бывает так, что в инстанциях, куда заключенный упорно жалуется, ему создают репутацию патологического склочника, почти что психа, новые его заявления встречают уже едва ли не смехом (и, разумеется, не читают — этот, мол, опять за свое!).