Следователь горпрокуратуры показал так: кто-то из милиции сказал ему, что Хабаров признается в убийстве, и действительно, на допросе тот «сразу же стал рассказывать об убийстве, показания давал с готовностью, услужливо, предвосхищая вопросы». Следователь этот занес в протокол все, что говорил Хабаров, в том числе и его показания, обстоятельствам преступления не соответствующие.
Последнему факту В. Парин придает особое значение; если бы следователь хотел фальсифицировать дело, если бы вымогал признание, он бы таких показаний не записывал. А он зафиксировал все — и то, что Хабаров неверно описал самый механизм убийства (сказал, что ударил ножом, в то время как девочка была удушена собственным пионерским галстуком), неверно показал место, где был найден труп, а место преступления вообще не мог найти. Все это было добросовестно зафиксировано следователем.
Думаю, следователь Парин лучше моего знает; перед нами один из приемов беззакония, тоже ставших уже штампом. Когда у подследственного силой вырывают признание и он наконец сдается, те, кто его допрашивает, согласны на признание в любом его виде. И потому поначалу оно зачастую содержит первые попавшиеся сведения. Человек, вынужденный себя оговаривать, частью рассказывает о том, что слышал, частью повторяет подсказки следователя, частью придумывает что-нибудь более или менее правдоподобное. После этого, обычно уже на другой день, его «признание» начинают «дорабатывать», уже подгоняя его под известные следствию обстоятельства дела. Считается, что в этот период подследственный уточняет свои первоначальные показания, лучше вспоминает случившееся (нередко, кстати, с точностью до наоборот). А потом, если встает вопрос о противоречии и путанице в показаниях, и тут у беззакония готов ответ: подследственный действительно путался, может быть от волнения, а может быть оттого, что хотел запутать следствие, но потом все стало на свои места.
Как видно, В. Парин не хочет разоблачать этот следственный штамп и делает вид, что ему верит. Ни в одном из следственных действий, говорит он, закон не нарушен.
А сам Хабаров, продолжает В. Парин, ни на что не жаловался — ни понятым, ни врачам, ни адвокату (жаловался, и очень даже, заметим мы, — своей матери на свидании, но об этом В. Парин не упоминает); опять получается: если не жаловался, сам виноват, а тем самым вина с дознавателей и следователей как бы снимается.
А главное — все принимавшие участие в этом расследовании категорически заявляют, что искажений не допускали, наводящих вопросов не задавали, ни угроз, ни тем паче избиений, всего этого и в помине не было. Такими заверениями работников следствия постановление В. Ларина переполнено до краев.