Перед Костоевым молодой человек (до тридцати), очень спокойный, в поношенной одежде, на того, кого описывали очевидцы, ничуть не похож.
Отвечает охотно, объясняет: работал в милиции, осужден на три года за превышение власти, было такое, сейчас отбывает наказание в Калинине, на «химии». С разрешения коменданта спец-комендатуры приехал в Москву, чтобы здесь, в семье, справить свой день рождения. Приехал 13‑го, зашел к Книгину, тот живет возле вокзала, да к тому же может отметить его командировочное удостоверение в отделении милиции. Купил подарок сыну, приехал домой. Весь день и вечер 14‑го провел с женой и сыном, праздновал, смотрел телевизор.
Милиция уже успела проверить эти его показания, вызвали его жену, просили принести паспорт мужа — действительно, день рождения у него 14‑го. Жена подтвердила, весь вечер сидел дома, смотрел телевизор. Спросили его, какие передачи были вечером — перечислил все до одной (и готов был пересказать).
Вот почему в милиции решили, что он «пустой».
А Костоев слушает его и ждет, когда он вспомнит о своем звонке Книгиным вечером 14‑го.
Хочется спросить его об этом звонке, да нельзя: нетрудно представить себе, в каком направлении начнет работать башка этого парня: если следователь знает о его телефонном разговоре с матерью Книгина, значит, он с нею встречался — зачем? Знает, что Книгин нападал на инкассаторов? Но почему он не спрашивает об этом у самого Книгина? Не значит ли это, что Книгин мертв?
Если Финеев не знает о смерти Книгина, что весьма вероятно — тогда, спасаясь от погони, бандиты разбежались в разные стороны, и Финеев вполне может не знать, что Книгин мертв, — это единственный козырь у него, следователя, на руках.
— Воспроизвести допрос с точностью, — объясняет мне Костоев, — практически невозможно — воспроизвести можно только слова, а настоящий допрос — это еще и мельчайшие детали. Это взгляд, любое движение, это выражение лица, оттенки выражений — не говоря уж о каком-нибудь неосторожно брошенном слове. Нужно, однако, основательно поработать, чтобы допрашиваемый — если он виноват, он всегда настороже — сказал неосторожное слово. Допрос — это искусство проникать в душу человека, может быть, оно от Бога. Как проникнуть в душу такого вот Финеева?
А парень что-то знает — Костоев чувствует это, — знает, а не говорит. Рассказывает в подробностях, как провел 14‑е. Вопросы, ответы. И вдруг Костоев — очень резко:
— Битый час слушаю все это вранье. Не так это было.
А как? Он сам не знает. Чувствует только — не так. Ему нужно видеть реакцию: что и как скажет Финеев. А тот молчит. Не удивился, не спросил: о чем, мол, вы говорите?