ГВ: Система повторов и их вариантов должна отражать текучесть всякого события и его весьма относительную ценность во временном развитии.
НД: Мы видим, как появляется фигура Кристофера, одержимого игрой, комедией, и поневоле сравниваем вас с драматургом, инсценирующим различные варианты смерти К. Какие у вас отношения с театром?
ГВ: К. не был «одержим игрой», хотя в нем и чувствовалось что-то игровое, но, как всякий англичанин, он страстно увлекался театром. Он обладал сценическим чувством, например, когда прятал в рукаве Эдипа бараний глаз, а затем бросал его в зал в сцене ослепления. Лично мне нравится изображать перед зеркалом сценки из «комедии дель арте», нравится подражать голосам. Я недавно написала драму, но пока не знаю, чего она стоит. Поживем — увидим.
НД: Воображение, которое пытается переписать разные смерти К., очевидно, наталкивается на их бесконечное разнообразие, как будто душа мечется перед смертью, «невообразимой» в принципе. Можно ли говорить о смерти иначе, помимо этой клинической констатации - того холодного взгляда, брошенного на разложение плоти, которым завершается «Смерть К.»?
ГВ: Это метание, которое вы приписываете воображению, наверное, выражает движение молекул, а также невозможность окончательного представления о смерти как абсолютном феномене.
НД: «Страстный пуританин» - совсем иного рода. Повествование там классичнее, и ваша рука почти не чувствуется. Однако смерть тоже занимает важное место: это главная тема, на ваш взгляд?
ГВ: Да, смерть - главная тема всех моих произведений. Это единственное явление, такое же важное и «наличное», как жизнь, оно касается нас всех, и ни в коем случае нельзя отгонять от себя эти мысли. Это еще и великая тайна, но хотя мы не знаем, что такое смерть, мы все-таки способны понять, чем она не является. К тому же, как все, кто много думает о смерти, я необычайно весела.
НД: Дени глубоко религиозен, что редко встречается в ваших книгах. И хотя Бланш олицетворяет богохульство, оба этих персонажа, скорее, противопоставляют себя Церкви, нежели восстают против нее. Удобный повод напомнить, что ваше творчество не имеет ничего общего с идеей трансцендентного.
ГВ: На примере Дени я хотела показать, что любая религия вызывает химерические страдания. Я не склонна к метафизике и живу, как блаженное животное, но, разумеется, отталкиваясь от этой стороны своей биографии, я не смогла бы создать хорошую литературу. Короче говоря, Дени - жертва среды и воспитания.
НД: Какое место в вашем бестиарии занимает тигр?
ГВ: Тигр невыразимо пленяет меня своей мифологической... и эротической многозначностью. Я далека от всякой веры и чужда всякой религии, но, тем не менее, люблю символические образы и мифы, связанные с природными и космическими силами. Мифы о материи и нашей непостижимой смертной душе. Тигр - мой тотем, мой фетиш. Я пьянею от его красоты и дикости. Но тигр - также образ сфинкса, ведь загадка заключена не в вопросе, а в ответе Эдипа.