Я хочу подчеркнуть, что эмоции обычно являются проявлениями властных отношений. Они динамичным и информативным образом соединяют индивидуальное с общественным. Они всегда связаны с тем, что Кроуфорд называет «правовым предписанием», осуществляемым посредством общественного и политического порядка[414].
Я начала свои заключительные размышления этим введением в эмоции, поскольку война есть сфера сильных эмоциональных проявлений. Клаузевиц это знал, и, я полагаю, многие, кто состоит на действительной военной службе, знают это сегодня. То, как эти эмоции выглядят, что они означают и как вооруженные силы и негосударственные игроки используют их, определяется ныне машинами и научными идеями. Хотя стратегии терроризма XXI века могут казаться примитивными, грубыми или архаичными, они отражают технократическую рациональность и глобальную силу рационального мышления. Они порождены технократической войной: для людей, бросающих вызов могущественным государствам, контролирующим научное оружие непостижимой силы, производство страха с целью причинения ущерба является технологически реалистичным выбором.
В изданный в 1946 году каталог слов и выражений, считающихся новым сленгом, лингвист Уиллис Расселл включил такие понятия, как «массово произведенный», «бамбуковый поезд» и «стимулирующая выплата». Как председатель Комитета по изучению новых слов Американского общества диалектов с 1944 по 1984 год, он, похоже, считал язык плодотворным пространством социального и политического комментирования. В его отчете 1946 года также описывалось новое и обычное использование выражения «бомбардировка устрашения». Он определил ее как бомбардировку, призванную ускорить конец войны путем «запугивания населения противника». Бомбардировки устрашения немецких городов, по его словам, являлись «продуманной военной политикой». Как проницательно заметил Расселл, страх был искомым результатом применения военно-воздушных сил, и, хотя многие руководители ВВС США заявляли, что Соединенные Штаты не целятся в «мужчину на улице», авиация этой и других стран в действительности целилась не только в мужчину на улице, но и в женщину, и в ребенка. При этом считалось, что целью являются чувства, которые испытывают люди[415].
В 1943 году начальник штаба сухопутных сил США Джордж Маршалл ясно дал понять, для чего нужно разбомбить Мюнхен – «это показало бы укрывшимся там людям, что надежды нет»[416]. Таким образом, предполагалось, что военно-воздушные силы создают эмоциональный настрой – безнадежность, – и этот настрой способствует победе союзников. Действительно, с задачей вызвать чувства бомбардировщик справлялся лучше всего. Чем дальше, тем технология все больше использовалась всеми для того, на что она была способна, – для неизбирательного причинения ущерба, ужасавшего людей. Первоначальный план прицельной бомбардировки заводов или железнодорожных путей оказался не таким эффективным, как надеялись стратеги (вспомните Гэлбрейта, который считал, что он не оказал влияния на экономику Германии). Это заставило перейти к неизбирательным ковровым бомбардировкам в определенной мере потому, что поразить цели было очень трудно, а их поражение оказывало ограниченное влияние на промышленное производство и военную машину Германии.