Одной из групп таких экспертов была Комиссия по изучению племенного состава населения России (КИПС). Она была основана в феврале 1917 года и включала в себя этнографов, изучавших этнический состав населения России во время Первой мировой войны, когда национальный вопрос стал приобретать международное политическое значение. Российские этнографы давно завидовали своим западным коллегам из‐за влияния, которое те якобы оказывали на колониальные проекты своих правительств. Но этнографы КИПС в качестве экспертов-консультантов большевистского режима играли гораздо более важную роль в работе правительства, нежели та, какую когда-либо доводилось играть большинству европейских и американских антропологов. Эти этнографы проводили всесоюзные переписи, содействовали правительственным комиссиям по размежеванию внутренних границ СССР, руководили экспедициями по изучению «человека как производительной силы», организовывали этнографические выставки и образовательные курсы по «народам СССР». Исследователи европейского колониализма, утверждающие, что антропологи «никогда не занимали ведущих мест в большом процессе имперской власти», а играли «тривиальную» роль в «поддержании структур имперского правления», возможно, пожелали бы пересмотреть свои доводы в свете советского случая[17].
Этнографы КИПС не только обеспечивали советский режим необходимыми сведениями, но и помогали сформировать уникальный подход к трансформации населения. Этот подход, который я называю «поддерживаемое государством развитие», был советской версией идеи цивилизующей миссии. Он коренился в марксистской концепции развития через освоение исторических стадий и опирался также на европейские антропологические теории культурного эволюционизма (в которых, как и в марксизме, разделялось телеологическое представление об «опространственном времени»)[18]. Идея поддерживаемого государством развития придала уникальное направление национальной идее, опираясь на тот ленинский взгляд, что прохождение обществом стадий марксистской шкалы исторического развития может быть ускорено. Начиная с 1920‐х годов советский режим и его этнографы пытались возглавить процесс формирования наций в регионах, где преобладали родовые и племенные идентичности и где местные народы, казалось, не имели национального самосознания. Советские деятели опирались на ту идею, что роды и племена – это общественные формы «эпохи феодализма» и что сплавление и консолидация родов и племен в национальности (как это было при переходе к капитализму в Европе) – необходимый следующий этап на пути к социализму. Этнографы пытались помочь режиму предсказать, какие именно роды и племена в конце концов сольются и образуют новые национальности, – задача, требовавшая немалых «прыжков веры». Как и местные элиты, этнографы в то время сотрудничали с государством, помогая ему формировать национальные территории, официальные национальные языки и культуры для этих групп. Поддерживаемое государством развитие, таким образом, основывалось на уверенности, что национальности строятся из «примордиальных» этнических групп, и на постулате, что государство может вмешиваться в естественный процесс развития и «конструировать» современные нации. Учитывая марксистско-ленинское мировоззрение большевиков, ясно, что научные дискуссии после 1991 года о том, на конструктивистскую или примордиалистскую концепцию национальности опирался советский режим, создают ложную дихотомию