Лицо пленного залоснилось. Он заговорил быстро, торопливо. Гасовский едва поспевал переводить.
— Он говорит, что их полк участвует в боях с самого начала войны… Он говорит, что на этот участок фронта они прибыли двадцать пятого. Перед выступлением на фронт полк был переукомплектован. Прибыло пополнение. Но он говорит, что полностью восполнить потери, которые они понесли в районе Петерсталя, так и не удалось… Были уничтожены целые роты. Во втором батальоне осталось восемьдесят человек. Майор Маринеску застрелился. Он говорит, что и сейчас у офицеров препаршивое настроение. Они уже потеряли надежду, что Одесса будет ими когда-нибудь взята!..
— А он у тебя болтливый, — сказал полковник. — Переведи ему, что если он думает втереть нам очки…
Гасовский перевел.
— Божится, что говорит правду. Готов присягнуть… Спрашивает, что ему будет…
— В живых останется, можешь его обрадовать. Для него война кончилась. Кстати, кто там у них командует армией?
— Корпусной генерал-адъютант Якобич, — Гасовский перевел ответ пленного.
— Ладно, хватит. Можешь его увести, — полковник устало махнул рукой.
Несколько ночей они ползали по передовой, засекая огневые точки противника, присматриваясь и прислушиваясь к тому, что творится во вражеских окопах. Нечаев, правда, ничего не понимал, ни единого слова, но зато Гасовский не терял времени даром. Он слушал внимательно, впитывал в себя чужие слова, обрывки фраз… О чем говорят солдаты, когда отдыхают? Известно о чем. О доме, об урожае, о детях… А потом тихо ругают промеж себя какого-то сержант-мажора и шепотом, поминутно озираясь, поносят командира роты… А Гасовскому только это и надо.
Он подползал к румынским окопам совсем близко, и, когда кто-нибудь говорил ему «Смотри, доиграешься…», беспечно пожимал высокими плечами. Нечего учить его уму-разуму. Что, рискованно? Но на войне, мой юный друг, иначе нельзя. Кашевара, который передовой и не нюхал, и то, говорят, убило вчера во время бомбежки. Так что дело не в этом. «Была бы только ночка, да ночка потемней», — как поется в песне.
В одну из таких темных ночей, когда они, вдоволь наслушавшись чужих разговоров, собирались отползти от вражеских окопов, Гасовскому попалась на глаза жухлая газета, в которую был завернут солдатский ботинок. «Тоже мне трофей!» — Костя Арабаджи пнул его ногой. Но Гасовский быстро нагнулся и, вытряхнув из газеты ботинок, разгладил ее и спрятал, чтобы посмотреть на досуге. И надо же было случиться, чтобы именно в этой газете оказался датированный еще 19 августа декрет самого Антонеску об установлении румынской администрации на временно оккупированной территории между Днестром и Бугом.