Но тут он незаметно для себя соскользнул из действительности в прошлое, в котором было тепло и уютно именно потому, что в нем была Аннушка. В это прошлое он возвращался всегда охотно. Он заметил, что люди вообще живут не столько в настоящем — разговаривают, работают, несут караульную службу, — сколько в прошлом, в этой стране воспоминаний, в которой никогда не бывает ни слишком холодно, ни слишком жарко, потому что она освещена тихим солнцем.
С мыслью об этом Нечаев и заснул.
Разбудил его мощный взрыв, который, должно быть, глубоко вошел в каменистую землю где-то за Камышовой бухтой. Нечаев вскочил. Уже на палубе он услышал громкий гул каких-то самолетов, который заваливался за горизонт, и сердцем почувствовал, что это чужие самолеты.
Было четыре часа утра.
С тех пор уже не стихал тяжелый топот матросских ботинок. Тревога, отбой, тревога, отбой… В этом новом — теперь уже боевом — распорядке дней и ночей не было места для Аннушки. Ее властно отняла у Нечаева война.
Вражеские самолеты бомбили Севастополь. Вражеские суда подстерегали крейсер в открытом море. Война… То, что главные сражения разворачивались где-то далеко, на суше, в данном случае не имело значения. Эхо этих ни на минуту не затихающих боев уже слышали и на Урале, и в Сибири.
А сводки между тем становились все более и более зловещими. Кингисеппское направление, Новгородское направление, Гомельское и Одесское направления… Мертвые географические карты с меридианами и параллелями, с низменностями и горными хребтами как бы ожили, пришли в движение… И в один из дней командир крейсера, кавторанг, неожиданно скомандовал:
— Желающие защищать Одессу, шаг вперед!..
Они шагнули вместе, комендоры и электрики, минеры и сигнальщики. Никто из них не мог поступить иначе.
Но кавторанг не мог списать на берег весь экипаж. Специалисты ему самому были нужны позарез. И он, чувствуя неловкость из-за того, что должен кого-то незаслуженно обидеть, а кого-то выделить и как бы наградить своим доверием, сморщился и приказал:
— Отставить!..
Несмотря на золотые нашивки и высокое командирское звание, кавторанг был таким же, как и те загорелые парни, которые стояли в шеренгах напротив него. Он чувствовал то же самое, что чувствовали и они. Поэтому, задумавшись, он приказал принести список личного состава.
— Андриенко — шаг вперед. Арабаджи. Белкин…
Усатый мичман называл фамилии высоким срывающимся голосом, и тревога Нечаева, напрягшего слух, росла с каждой минутой. Вот уже дошла очередь и до Сенечки Шкляра. Потом, назвав старшину второй статьи Петра Яценко, мичман умолк.