Пахло ваксой, хромом и юфтью. Нечаев бросил быстрый взгляд направо, потом налево. Никого! Надо было попытать счастья.
— Я подожду на улице, — тихо сказал Сеня-Сенечка. — В случае чего…
Нечаев кивнул.
Войдя в мастерскую, он остановился над сапожником и кашлянул. Тот поднял голову. Его рот был набит гвоздями, и он выплюнул их в ладонь.
— Век!.. — резко сказал Нечаев, указав рукой на мальчика.
Сапожник повернулся к мальчику, что-то сказал ему по-болгарски, и тот пулей выскочил на улицу.
Глаза сапожника и Нечаева встретились.
— Де твоето момиче? — хрипло спросил Нечаев.
— Легна сп вече, аго, — спокойно ответил сапожник. Он ничуть не удивился этому странному вопросу.
— Иван Вазов, — сказал Нечаев.
— Под игото. Роман в три части, — так же спокойно произнес сапожник и поднялся со стульчика.
Нечаев вздохнул с облегчением. Пот струился по его лицу.
— Вот уж не думал… — сказал сапожник по-русски. — С прибытием. Так, кажется, у вас говорят?
Нечаев пожал его крепкую руку.
— Сторожа на винограднике не было, — сказал он. — Там все вверх тормашками… Вот и пришлось…
— Сторожа забрали. Вчера вечером. Я знаю.
— Кто, немцы?
— Наши же, жандармы, — ответил сапожник. — Осторожно, там кто-то ходит…
— Это мой товарищ, — сказал Нечаев, покосившись на дверь.
— Другарь? Пусть войдет.
Нечаев выглянул и подозвал Шкляра. На улице не было ни души. Сапожник уже опускал жалюзи. Потом, когда Шкляр вошел в мастерскую, сапожник зажег лампу и запер дверь изнутри.
Из мастерской они прошли в подсобку, напоминавшую захламленный чулан. Осторожно приоткрыв дверь, которая вела в тесный дворик, обнесенный каменной стеной, сапожник снова закрыл ее. Дверь скрипнула.
— Генчо, — назвал себя сапожник, протягивая Сене-Сенечке жесткую ладонь. — Садитесь, в ногах правды нет. Так, кажется, у вас говорят?
Он тщательно подбирал слова.
— Мы…
— Не надо, — сапожник покачал головой. — Ничего говорить не надо. Теперь чем меньше знаешь, тем лучше.
Нечаев вспомнил о мальчике, которого сапожник куда-то отослал. Подмастерье может вернуться.
— Это мой сын, — сказал сапожник. — Славко. Он, как это по-вашему, будет молчать как рыба.
— А ты, батя, здорово говоришь по-нашему, — сказал Шкляр, и по его голосу Нечаев понял, что Сеня-Сенечка все еще не доверяет сапожнику.
— Раньше я совсем хорошо умел говорить. Давно. Позабыл уже.
— Ты что, бывал у нас?
— В тысяча девятьсот… восемнадцатом. Мы тогда всю зиму простояли в Севастополе.
Нечаева тогда еще на свете не было. Он переспросил:
— Когда?
— Год тысяча девятьсот восемнадцатый… Я тогда молодым был. Как вы. Служил на крейсере «Надежда». Мы отказались воевать против русских братьев. А нас за это… Как бы вам объяснить? Портупей-юнкера Спаса Спасова приговорили к смертной казни. А мне четыре года пришлось отсидеть. Нас уже здесь судили, в Варне, когда мы домой вернулись.