— Как думаешь, Сеня-Сенечка приедет? — спрашивает Константин Николаевич Арабаджи. Широкий лацкан пиджака прикрывает колодки его орденов и медалей.
— Должен приехать, — отвечает Нечаев. — Он телеграмму прислал.
— Откуда?
— На этот раз из Гаваны. Они там новую машину испытывали. Какой-то комбайн. Кажется, для уборки сахарного тростника.
— Не сидится ему на месте.
— А тебе? — спрашивает Нечаев.
— Я — другое дело, — смеется Костя Арабаджи. — Я ведь географ. Братцы, а помните путеводитель по Одессе, которым я когда-то хвастал? Он у меня до сих пор хранится. Нечай, сколько ступенек в знаменитой Потемкинской лестнице? Не знаешь, по глазам вижу. Садись, двойка!..
— Я постараюсь выучить, товарищ кандидат географических наук, — говорит Нечаев. — У вас на меня зуб.
— Будет вам, мальчики…
Это Гасовский. Он сидит в кресле-качалке. Как и прежде, он чувствует себя командиром. Он ведь старший не только по возрасту, но и по званию. Как же, капитан первого ранга… После войны он окончил военную академию и до сих пор служит на флоте. Погиб, быть может, великий артист. Но что поделать, если стране нужны не только артисты, но и капитаны первого ранга?
— Седьмой час, — говорит Костя Арабаджи. — У меня уже пересохло в горле.
— Потерпи. Подождем еще часок.
— Можно, — кивает Гасовский. Потом спохватывается: — Братцы, а где же Яков Белкин?
— Этот придет, можешь не сомневаться, — отвечает Нечаев, не выпуская изо рта погасшей трубки.
Это та самая отцовская трубка, которую он пронес через всю войну. Браеровская.
— Ясно, — хорошо поставленным командирским голосом говорит Гасовский и поворачивается к Косте Арабаджи: — Еще вопросы будут?
Вытянувшись в струнку, Константин Николаевич отвечает, как положено по уставу:
— Никак нет, товарищ капитан первого ранга.
— То-то же, мой юный друг, — произносит Гасовский и смотрит на стол. Все ли в порядке?
Стол накрыт любовно, по-мужски, так, как это делалось на войне. На газете розовеют ломтики сала, лежит горка темной соли. Тут же две буханки черного хлеба и банка свиной тушенки, которую Константин Николаевич самолично вспорол ножом. И, разумеется, зеленое вино.
Хлеб, соль, тушенка… Чего еще желать? Это ведь не званый обед. Дома каждого ждет праздничный стол — шпроты и сардины, рассольники и зеленые весенние борщи, холодцы и отбивные, всякие там компотики и крахмальные салфеточки. Дома!.. Но сегодня жены их не дождутся. Они будут кромсать хлеб, есть свиную тушенку с ножей. Сегодня — их мужской, солдатский день. И вход посторонним в него воспрещен.
— А товарищ конструктор заставляет себя ждать, — снова говорит Костя Арабаджи. — Нехорошо.