— Не понял, что вы установили.
— Контакт я установил, контакт. Понятно.
Как и следовало ожидать, голова профессора не рванула и даже не дала трещины, а как ни в чём не бывало держала свою прежнюю форму, осталась целехонькой — толстостенная башня артиллерийской башки. Кирилл Антонович нежно жевал свои губы. Он всегда их жевал, прежде чем выказать своё интеллектуальное превосходство. Причём жевал так нежно, с такой лесбийской вдумчивостью, словно это было хлипкое, тающее мясцо клитора. Наверное, это было связано с каким-нибудь глубинным комплексом младенца, с чем-то в духе озабоченного фрейдизма. Хорошенько разжевав губы, профессор снова почувствовал себя во всеоружии. Он был готов щегольнуть своим авторитетом во всём его блеске и шике; во рту его уже заклокотала густая слюна травоядной снисходительности.
— И пока ты не начал городить огород, — на долю секунды опередил его Людцов, смяв самолюбие профессора на самом старте, — я готов подтвердить свою правоту наличными фактами.
Кирилл Антонович посмотрел на него с явным и вялым недоумением. Как на блажного, честное слово.
— Эко вас, голубичик, занесло. Какие ещё факты? Вы о чём вообще?
Действительно: какие ещё к чёрту факты, кибернетик не иначе как сошёл с ума, рехнулся таки, паршивец. На лице Шариева верх пузом всплыло неприятное загадочное выражение. Так вот в чём дело. И всё сразу стало на свои места — а кибернетик-то того…
— Не тупи, профессор, самые обыкновенные факты. Только предупреждаю, это будет неприятно, болезненно и даже смертельно, но зато как познавательно. — Людцов вскочил со стула и шаркающей походкой подошёл к входному проёму. — Ты ведь, если не ошибаюсь, адепт чистого познания: знание превыше всего, любой ценой, факты и только факты. Что ж, я постараюсь тебе угодить. Будет тебе мясо фактов, наисвежейшее — жри не хочу.
И Людцов сделал изысканный приглашающий реверанс, как на балу у вельмож: дверные створки разошлись и в помещение, подобно танцору, мягко ступая на полусогнутых, вошёл грациозный ксеноморф — Ева Браун. Лицо Шариева резко дёрнулось, словно ему заехали в челюсть. Физиономия профессора вытянулась от ужаса и приобрела перламутрово-сиреневый оттенок. Должно быть, он потерял дар речи.
Людцов смаковал момент. Он был глубоко удовлетворён и со всем тщанием любовался. Любовался, взирая то на поглупевшую рожу профессора, то на точённую фигуру своей избранницы. В хорошо освещённом помещении, среди стеллажей с документацией Ева выглядела великолепно. У неё всё было на месте и чёрствая икроножная мышца, и отводные пары отростков за плечами, и твёрдые, похожие на маленькие чёрные валуны, ягодицы. Ева была чертовски хорошо сложена, она не имела ни грамма лишнего жира и напоминала олимпийскую чемпионку по художественной гимнастике. Это выглядело особенно разительно на фоне расползающейся, одышливой массы профессора. Её массивная голова, с выдающейся вперёд челюстью, казалось к чему-то принюхивается.