Да, особенно тяжело приходилось на первых порах, когда, чтобы не умереть с голоду, он вынужден был питаться, совершенно не приготовленной, сырой плотью неизвестно кого. Ева приносила ему самые свежие и нежные кусочки, но в сыром виде они всё равно не лезли в глотку и Людцову приходилась прилагать над собой немалые усилия, чтобы не отрыгнуть пищу обратно. С точки зрения человека, харчи были омерзительными, но при этом единственными из того что Владислав в тот момент мог себе позволить. Только позже, когда рана на левом плече зажила, кибернетик сумел раздобыть ярко-оранжевый огонь и разложить костёр, необходимый для приготовления более-менее вменяемых яств. Приготовляемая таким образом жратва оказывалась грубой и невкусной, к тому же совсем не солёной, но всё равно, это было лучше чем давиться кровоточащими оковалками.
Первоначальное состояние Людцова было плачевным и фантасмагорическим. Кибернетик постоянно бредил, реальность и фантазии перемешались в его воспалённом мозгу. Порой в бреду он срывал с себя дыхательную маску и в его лёгкие, клокоча, вливалась отрава местной атмосферы. Тогда Ева, видя что Людцов задыхается, бережно поправляла маску в нужное положение, не давая возлюбленному склеить ласты жизни. Теперь Владислав не сомневался: его эмоции к этому существу оказались взаимными. Бестия если и не любила кибернетика, то питала к нему чувство глубокой, почти сердечной привязанности. Она любовно выхаживала Людцова всё то время пока он балансировал между жизнью и смертью. Была ли то простейшая животная благодарность или что-то большее — хрен его знает. Скоро, однако, Владислав пошёл на поправку. Жар спал, иссякли приступы сюрреализма. Группенфюрерша поставила его на ноги, теперь он ей задолжал, стал обязан по гроб своей жизни. Вероятность того, что это настоящая любовь была достаточно высокой, не сто процентов, конечно, но всё же…
Иногда, когда Ева приносила кибернетику похавать, Людцов брал её когтистую переднюю конечность и с благодарностью, прочувствованно удерживал в своей руке. Тогда нечто вроде нежности проходило сквозь его косную базальтовую душу и тварь отвечала ему долгим и полным глубины, истовым взглядом. Чувства имели место быть, вне всяких сомнений: большие, горячие, противоестественные. Они держали друг дружку за руки, словно только что познавшие близость любовники. Казалось, ни человек, ни ксеноморф не желали афишировать свои чувства, остерегаясь их проявлять на миру. Но если бы весь мир однажды отвернулся, о если бы весь мир однажды отвернулся, они с жадностью бросились бы лизаться, по-молодёжному ударяя друг друга по дёснам. И не важно по какой причине мир отвернулся, пусть даже он отвернулся от отвращения — это не играло никакой роли. Они бы лобызались, даже если бы мир отвернувшись, блеванул в приступе омерзения. Ничтоже сумняшеся, они бы целовали друг друга в засос. Да уж, кто знает, что случилось бы, отвернись мир на какую-то долю секунды. А пока Людцов и Ева тихо держали друг друга за передние конечности и пытались взором проникнуть в душу своего партнёра — дикая, романтическая сценка межвидовой любви. Можно было подумать, что таким молчаливым способом кибернетик предлагает избраннице свою руку и сердце. Наверное, им нужно было время, чтобы втянуться и научиться спокойнее воспринимать свою нетривиальную страсть, ведь то что происходило между ними, происходило в пику всему Мирозданию.