Владислав ещё раз оглядел молодую женщину с ног до головы. Полгода назад такая, принявшая бойцовскую позу, Ирина заставила бы его пищать от вожделения, но это было полгода назад, сегодня же от прошлой похоти не осталось и мокрого места. Кибернетик глазел на Ирину и давался диву. Кажется она немножко поправилась, во всяком случае, выглядит не такой дохлячкой как в последнюю их встречу. Губы порозовели, с лица исчезла тень безвременной кончины. Она определённо желала дать Владиславу бой. Она оперилась, теперь просто так, голенькими руками Ирину не возьмёшь, она снова готова до драчки, схлестнуться с неприятелем за свою повидавшую виды вагину. «Эх, Ириша, Ириша, — подумал Людцов, — и где же ты была раньше. Пару месяцев назад тебе бы цены не было. Как раз то что было мне нужно. За такой лакомый шматочек я бы посражался всласть».
— Ну что, будем глазки строить или как? — сказала Ирина своим низким, хрипловатым голосом. Она говорила нарочно грубо и развязно, как будто по пьяной лавочке.
Очевидно, Ирина заранее настроилась на скандал, она сразу рвала с места в карьер, не оставляя Владиславу выбора. Она сейчас пыталась играть первую скрипку в их отношениях, перехватить подачу, тянула шерстяное одеяло инициативы на себя. Но дело в том что никаких отношений уже не было, для Людцова, во всяком случае. Для него всё уже закончилось и те правила игры, которые теперь навязывала ему женщина, казались Владиславу чем-то комическим и безвкусным, как дамская шляпка на голове большой рогатой скотины. Но что всё это означает, зачем всё это?
Вот уже восемь дней как Людцов вернулся на «Экзис» и за это время он ни разу не посетил Ирину, ни разу не совершил поползновения на её заплесневевшую честь и достоинство, он бы и сегодня не пришёл, если бы Еремей не передал ему, что Ирина желает с ним поговорить. Она видите ли желает с ним поговорить, типа «барыня легли и просят». Так зачем всё это, к чему эта комедия? Неужели она до сих пор боится, борется за свой пятачок под солнцем и не понимает, бедолага, что ей ничего боле не угрожает, не угрожает во всех смыслах этого слова. Ему впервые за всё время стало жаль молодой женщины. Да, да, да: стало жаль. Сколько раз он её трахал и ни разу не испытывал ничего подобного, он брал её без малейших сантиментов, спаривался как бык на колхозном дворе. Ощутив укол жалости, Людцов тут же почувствовал себя не в своей тарелке. Кибернетику стало неприятно, как будто ему подсунули свинью. Фу, какая гадость эта ваша заливная жалость.
Владислав сделал несколько шагов, он был зол на себя и не знал что предпринять, но подойдя ближе, явственно учуял запах — пахло дорогим парфюмом. На какую-то секунду мужчина остолбенел: это был не тот запах к которому он привык и к которому питал слабость — резковатый, мускусный запах немытой вагины. Нет, ему в ноздри шибануло чем-то далёким, галантным, французским; восемнадцатым веком ему шибануло в ноздри. Так вот оно что, как же он раньше не догадался: Ирина просто пытается привлечь его внимание, оживить зачахшие отношения, она с ним кокетничает, щекочет его слабенькую ахиллесову пятку. Поздно, поздно, дорогуша. Что же ты так долго телилась, теперь все твои ухищрения, как мёртвому припарки.